Цена вопроса. Том 1

– Вы меня не слышите, – голос Константина Георгиевича оставался таким же ровным, но в нем явственно зазвучали железные ноты. – Я никогда не оставлю вас без поддержки, я всегда буду рядом, в любой момент, когда буду вам нужен. Но мы с вами по-разному понимаем слово «поддержка». Вы уже давно находитесь в позиции руководителя высокого ранга, и для вас поддержка – это в первую очередь согласие министра и одобрение со стороны подчиненных. Для меня поддержка – это именно поддержка, больше ничего. Если вы оступитесь и провалитесь в яму, министр заменит вас другим сотрудником, ваши подчиненные будут аплодировать и кричать, что вы молодец и все сделали правильно. А я могу просто идти рядом и смотреть, нет ли на вашем пути ямы. Упадете – протяну вам руку и вытащу, и если вы при падении сломаете ногу, я помогу вам добраться до больницы. Но при этом я не буду рассказывать вам, какой вы молодец и как правильно сделали, что оступились и упали. Вот в чем разница.

Валерий Олегович тяжело поднялся, сложил в мойку тарелки, приборы и стаканы, остатки продуктов запихнул в холодильник, пустую бутылку оставил на столе. Потом придет Роза и все помоет, уберет, ненужное выбросит.

– Кремень ты, Костя, – сказал он, слабо улыбнувшись. – Ничем тебя не проймешь. Значит, не договоримся? Точно? Уверен?

– Уверен, – кивнул полковник.

– А если я предложу компромисс?

– Для переговоров я всегда открыт.

– Три дня, Костя. Дай мне три дня. И своему капитану Дзюбе дай три дня. Если через три дня дело не сдвинется и шансы по-прежнему будут близки к нулю, я сдамся. Но в течение этих трех дней ты должен действительно поддерживать меня. От тебя требуется только одно: не спорить со мной и не говорить, что я не прав. Я всегда ценил и продолжаю ценить твою честность, но сейчас прошу: на три дня засунь ее себе в задницу и не вытаскивай.

– Хорошо, – согласился Большаков. – Поскольку вы говорили о компромиссе, то это подразумевает не только ваши условия, но и мои тоже. Я принимаю срок в три дня. Через три дня вы ложитесь в больницу. Но не в том случае, если шансы будут по-прежнему близки к нулю, а в любом. В абсолютно любом случае. Даже если шансы вдруг резко вырастут. Даже если станет понятно, что мы нашли Пескова и через два часа его возьмем. Вы все равно пойдете на операцию. И вы прямо сейчас, при мне, позвоните вашему врачу и скажете, что во вторник утром вы будете готовы к госпитализации. Вы – генерал-лейтенант, большой начальник, вас госпитализируют по первому требованию и все документы оформят за пять минут.

Ах, Костя! Рукавица ежовая, хватка мертвая. Берет за горло сразу и продохнуть не дает.

– Что, вот прямо сейчас и звонить? – недоверчиво переспросил генерал. – Ты на часы посмотри, время-то уже…

– Ничего, – невозмутимо откликнулся Большаков, – вам позволено, вы генерал и большой начальник, а хирург у вас из нашей ведомственной поликлиники, а не из частной лавочки. Звоните, Валерий Олегович, звоните. При мне, чтобы я слышал. Это мое первое требование в рамках движения к компромиссу.

– Первое? Стало быть, не единственное?

– Не единственное. Есть и второе.

– Какое же?

– Вы сказали, что если ситуация не сдвинется с места в течение трех дней, то вы сдадитесь. Я правильно услышал?

– Ну да, – кивнул Шарков. – Вроде я именно так и сказал. Во всяком случае, я совершенно точно так думал в тот момент. А в чем дело?

– Так вот, мое второе условие: вы никогда не будете говорить, что вы сдадитесь. И не будете так думать. Если человек принимает решение бороться за собственную жизнь, это не может означать, что он сдался. Это означает, что он борется.

Валерий Олегович только головой качнул в знак согласия и взялся за телефон.

Дзюба

К половине четвертого утра Роман понял, что выдохся окончательно. Почти десять часов он просидел на диване с компьютером на коленях, читая переданные Аркадием Михайловичем материалы. Картина вырисовывалась удручающая… Нужно оторваться от текстов, сделать перерыв и попытаться обдумать и хотя бы в первом приближении систематизировать прочитанное.

Он снял с колен ноутбук и принялся оглядывать комнату. Ему с первой же минуты понравилась эта квартирка, такая несовременная, даже старомодная, напоминающая детство, бабушек и дедушек, увешанные фотографиями стены в их комнатах, громоздкие резные буфеты и очаровательные этажерки. Хорошо здесь, уютно, спокойно. Анна тоже не спит, сидит за своим компьютером, что-то пишет. Интересно, она не спит из-за него или всегда работает по ночам? Роман прикрыл глаза и легонько улыбнулся, вспомнив, как накануне периодически напоминал Анне о том, что она должна называть его каким-нибудь ласковым именем.

– Нужно тренироваться, чтобы на людях выглядеть достоверно, – говорил он.

Анна смущалась, отводила глаза и отвечала, что ей неловко, она к такому не привыкла, ей трудно приспособиться и пусть он разрешит ей называть его просто Романом.

– Ага, еще и по отчеству, – сердился Дзюба. – Ну как это будет звучать, если я называю тебя Мышонком, а ты меня – Романом? Это ж курам на смех! Адекватный человек моментально почует подвох.