Цена вопроса. Том 2

— Теперь смотри: допустим, они совершили кражу во время своих последних гастролей, в ноябре тринадцатого. А может быть, и раньше, они же с девятого года на опросах подрабатывали. Но убили-то их аж в пятнадцатом году! В мае и в июне. Даже если предположить, что они оскоромились в последнем из своих совместных походов, все равно времени-то прошло о-го-го сколько. А если не в последнем, то еще больше. Отсюда вопрос: почему потерпевший так долго ждал?

Андрей равнодушно пожал плечами:

— Ну, мало ли почему… Сейчас пойдем с тобой по участковым, спросим, не обращался ли кто с заявлением или с жалобой.

— Это само собой, — быстро согласилась Люша. — А теперь представь, сколько таких жалоб и заявлений было начиная с девятого года на территории, где в общей сложности около пятисот квартир? Велосипеды, детские коляски, кошельки, мобильники… Очень многие люди вообще никуда не обращаются, потому что понимают, что никто все равно ничего искать не будет. А еще куча народу вечно все теряют, но по каждому поводу бегут заявлять о краже. Знакомо?

— А то, — усмехнулся он. — Что предлагаешь?

— Я предлагаю… — Она изобразила смущение. — Просто я подумала, что сначала нам нужно будет найти пятерых участковых, с каждым побеседовать, потом долго ждать, пока они в своих записях найдут то, что нам нужно, потом идти и тупо обходить все пятьсот квартир. Это как-то нерационально. Много времени потеряем, правда же? И я стала думать: а почему все-таки получился такой большой перерыв между самой кражей и обвинением в воровстве?

Ход ее мысли был довольно прост, но логичен. Что реально могут украсть люди, заходящие в квартиру на 10–15 минут для проведения социологического опроса? Что-то совсем небольшое, что можно сунуть в карман. При этом нужно, чтобы в квартире, кроме самого опрашиваемого, других жильцов в момент опроса не было. Тогда один из интервьюеров беседует, а второй под видом «воспользоваться туалетом» может проникнуть в другое помещение и что-нибудь мелкое слямзить. Практика распространена повсеместно: огромное число воров работают в паре и морочат доверчивым людям головы какими-нибудь мифическими акциями, поздравлениями ветеранов и всяким таким подобным. Почему бы не совершить аналогичное преступление, воспользовавшись проведением не мифического, а вполне реального соцопроса?

Итак, что и у кого можно стырить, но так, чтобы владелец не сразу спохватился? Первое, что приходит в голову: старики. У них частенько можно разжиться орденами и медалями, лежащими на видном месте, иногда даже приколотыми на китель или пиджак, висящий в незапертом шкафу. Еще неплохие шансы у воришек выцепить что-нибудь ювелирное, колечко например, сережки, брошку. Старый человек легко может не заметить пропажу. А вот после его смерти наследнички заметят все! Начнут делить вилки-ложки-ножи. Люди нынче считать хорошо умеют и выгоду свою соблюдают. И уж чего можно ожидать после смерти бабушек и дедушек, знают заранее и с точностью до копейки. Не досчитались медали, не нашли колечко — что будут делать? Сначала, конечно, перессорятся, станут обвинять друг друга, потом выяснять, не отдал ли покойник эту вещь сам кому-нибудь, в подарок например. А потом могут начать искать воров.

— Ну и как они, по-твоему, этих воров найдут? — недоверчиво спросил Пустовит.

— Да какая разница! — сверкнула очередной улыбкой Люша. — Может, как раз к участковому и обращались, или сразу в дежурку побежали. Люди знаешь какие изобретательные бывают! Такие способы поиска могут придумать, какие полицейским даже в голову не придут. Суть-то не в этом.

— Ну-ну, — Андрей одобрительно кивнул, — излагай дальше, чего ты там придумала.

— Теперь смотри, командир: нам не годятся такие семьи, где умершему наследуют только женщины, особенно если они немолодые. Нам нужно из этих пятисот квартир выделить те, где старики жили одни, потом умерли и среди наследников есть мужчины активного возраста, от двадцати до примерно сорока пяти лет. Сыновья или внуки. Ну, или зятья.

— Логично, — согласился Пустовит. — А ты не такая дура, как кажешься.

Люша даже глазом не моргнула. Она давно привыкла к тому, что ее считают человеком, прямо скажем, недалекого ума. Ну в самом деле, разве можно считать умной девицу, которая наряжается и красится, как она? Иначе чем «дурой» и не назовешь. А бывает, и похлеще словечко подберут. Но Валентину Горлик это не задевало и не обижало. Она вообще была лишена какой бы то ни было амбициозности, а о тщеславии и говорить нечего. Люша легко признавала главенство любого, с кем работала, называла «командиром» и предоставляла право командовать собой. И давно уже научилась не реагировать на любые нелестные замечания в свой адрес. Она их словно бы и не замечала вовсе. Весь смысл жизни, ее центр и суть были сосредоточены на Диме, все прочее имело значение ровно в той мере, в какой позволяло или, наоборот, мешало Люше быть рядом с любимым.