Колдунью он не будит. Продолжая сидеть на земле, старик почти не двигается и только смотрит. Укутавшись в серый плащ, издали он едва ли напоминает человека. И взгляд, нашедший его случайно, вероятнее примет старика за обычный камень, распластавшийся лениво у корня могучего дерева. Алеша тем более не может его заметить. Слишком тяжелый груз лежит и на его плечах, и в его мыслях. И мальчик, хмурый и безрадостный, уткнувшись взглядом в землю, тащит сестру на спине почти до самого леса, умудряясь нести еще и лопату.
Там, вдали, куда едва достает взор, на окраине свежего, еще не успевшего обрасти могильными камнями участка земли, он долго и упорно роет глубокую яму. Старик щурится и присматривается, но глаза с такого расстояния могут различить только смутные черты, и остается лишь угадывать. А впрочем, сейчас это несложно сделать.
Сверху начинают доноситься приятные, ласковые стоны голоса, пробивающегося через сонную пелену. Старик поднимает взгляд и замечает, как ворочается лежа на ветвях колдунья. С сонной улыбкой она прижимается к дереву, хочет перевернуться на бок, крутится и внезапно срывается вниз.
Старик не шевелится, и лишь его глаза следят за тем, как падает молодая колдунья. Она летит, спиной вниз, готовая рухнуть вблизи, а старик глазами следует за ней, но даже не моргает. И только у самой земли колдунья неожиданно перестает падать, и даже ее юбка парит, не касаясь мокрой, приникшей к земле травы.
Всего миг ничего не происходит, а затем, колдунья открывает глаза. Золотое пламя ее очей мгновенно разгорается в полную силу, и женщина, сохраняя на лице слабую улыбку, сразу же взглядывает на старика.
Лишь теперь он отворачивается, продолжая следить за тем, что происходит вдали. А в это время, колдунью на своих крыльях поднимает ветер, ставит на ноги, и она, подойдя ближе, садится рядом со стариком на корточки, прищуривается и не отводит глаз.
— Значит, — говорит она полным жизни голосом, уже растерявшим сонную медлительность, — какого-то уродца ты бежишь спасать, едва увидел. А когда я у тебя перед носом разбиваюсь насмерть, так ты даже пальцем не шевелишь?
Но старик в ответ, как обычно, не выражает никаких эмоций.
— Но ведь тебя спасать, как видишь, не было нужды. — Едва заметно улыбается старик.
Колдунья недолго молчит и через миг слегка печально вздыхает и выпрямляется, быстро уставая сидеть в неудобной позе.
— Но ведь ты же этого не знал?
Старик продолжает молчать. А колдунья, оглянувшись, рисует в воздухе знак. Тонкие, ровные, темно-синие линии быстро застывают на кончиках ее пальцев, и старик мгновенно оборачивается. Но колдунья его взгляд не замечает, или попросту не обращает на него внимания.
В любом случае, вскоре уже ветер приносит ей охапку яблок, не успевших еще опасть до прихода холодов. Старик, заметив их, оглядывается, но яблони поблизости не находит. Оттого он глядит на колдунью с еще большим укором, а она лишь теперь это замечает.
— Чего? — Щурится колдунья, задрав до колен подол с яблоками.
Ей даже не приходится держать ткань, ветер сам поднимает юбку выше, а женщина лишь держит кончиками пальцев нарисованный в воздухе символ, не давая ему растаять.
— Тоже хочется? — Расплывается она в улыбке. — А вот сам теперь поищи себе еду. Я и хотела тебя угостить, когда проснулась, но, считай, что разбилась, когда падала. Да и еды тут все равно даже одному не хватит.
Старик в ответ сердито вздыхает и отворачивается. Не часто он проявляет хоть слабые эмоции, а потому колдунья не спешит быстрее надкусить плод и начинает пристально следить за ним взглядом. А старик не дает выдумывать причины своему недовольству и сразу его объясняет.
— Если ты продолжишь призывать руны на проклятой земле, то….
— Точно! — Спохватывается колдунья, не давая закончить.
Тут же она отпускает нарисованный в воздухе знак из десятка сплетающихся в чудном узоре линий, и юбка мгновенно начинает падать. Колдунья сразу подхватывает ее руками, удерживая на черной ткани платья свежие яблоки.
— Постой! — Хмурится она недовольно. — Так мы теперь без колдовства…. Вот же чертовщина! Как я об этом забыла?!
Старик улыбается и так, что сейчас это даже можно различить. Но он не поворачивает голову, не дает колдунье заметить свою улыбку.
— Да, верно. Неудобно.
— А до живой земли далеко еще? Может, уведем мальчишку?
— Как я и говорил, — спокойно отвечает старик, — еще почти два дня пути. Мальчишка откажется, в этом нет сомнений.
— Проклятье, старик! — Вздыхает колдунья. — Почему ты мне об этом не напомнил?
И старик вновь начинает улыбаться, но опять не поворачивается.
— Ну, — говорит он, — если согласишься на ничью….
— Ха! — Вспыхивает женщина. — Не дождешься! Я тебя, как беззубого сосунка уделаю! Уж ты у меня попляшешь.
— А жаль. — Отвечает он. — Так было бы намного проще. И быстрее.
— Ни за что. — Упирает колдунья руки в упругие бока, обтянутые черной тканью длинного платья. — Чтобы я упустила такую возможность? Да я тебя такое заставлю делать, что твое перерождение не забудет!