Неприятное чувство не покидало Марину даже тогда, когда Алиса будто снова стала прежней. Мимолетом она обмолвилась, что рассталась с Кириллом, и тогда всю нервозность подруги Марина списала на это обстоятельство. А потом – смерть матери и, как факт, именно это сблизило их еще больше, чем раньше. Все вошло в привычное русло: долгие разговоры по вечерам. Появление очередной жертвы Лялькиной красоты обсуждалось с иронией и какой-то долей упоения. Алиса легко переходила от одного романа к другому, сохраняя трезвый ум и холодное сердце. Это было новое в ее поведении. Тогда-то Марина и поняла, что раскованность и легкость в бесконечном водовороте мимолетных страстей – бегство подруги от себя, от своей внутренней пустоты. Она возникла еще в пору встреч Алисы с Кириллом – Марина безошибочно определила это. Конечно, у них произошло то, что на какое-то время сломало Ляльку, превратило ее в мятущуюся, мстящую за свою поруганную надежду и душу. Марина не стала распространяться о том, до чего додумалась, наблюдая за подругой. Не стала задавать лишних вопросов. Она просто как всегда боготворила ее, считала символом красоты и счастья и была готова разделить с нею любые неприятности, которых не избежать в этой сложной жизни.
Марина училась, работала, а ее личная жизнь была похожа на ровную, блестящую гладь глубокого, холодного озера. Этой застывшей поверхности не касались дуновения даже легкого ветерка. Девушка была застенчива и не уверена в себе. В училище рядом с нею занимались в основном девчонки, а три самоуверенных юноши, попавших в этот женский коллектив, вели себя нагло и не вызывали в Марине каких-либо эмоций, кроме брезгливости. Особенно один из них был ей неприятен: Тимур. Невысокий, коренастый, смуглый, черноволосый, черноглазый – он за полгода учебы не обмолвился с нею ни единым словом. Если два его товарища время от времени отпускали непристойные шуточки в адрес практически каждой девчонки, и ее в том числе, то Тимур хранил олимпийское спокойствие и непроницаемую маску на лице. Словно считал ниже своего достоинства говорить с такой серой мышкой, как она. Он только многозначительно поднимал густые брови и пронзал девушку тяжелым взглядом. Марине в этот момент всегда хотелось убежать или провалиться сквозь землю. У нее холодели руки, и язык становился деревянным, неподвижным. Пока друзья Тимура отвешивали в ее адрес свои дежурные шуточки, она бледнела не от их слов, а от впивающейся в нее черноты глаз Тимура. Его лицо можно было назвать привлекательным, если бы не множество глубоких рытвин – следы буйства гормонов в юном организме – и неприятный жирный блеск. Резкий запах его одеколона вызывал у Марины желание зажать нос и пробежать мимо, а парень, как нарочно, стал подсаживаться к ней на занятиях.
А однажды после занятий кто-то легонько дернул ее за хвостик. Марина оглянулась и поняла, что это сделал Тимур. Они остались вдвоем в пустой, холодной аудитории. Внутренне девушка вся напряглась, но старалась выглядеть лишь слегка раздраженной тем, что ее побеспокоили.
– Чего тебе? – резко спросила она, вкладывая в звучание своего голоса все мужество.
– Хочу поговорить с тобой, можно? – Вопрос застал ее врасплох.
– Говори, только недолго. Я опаздываю на работу, – застегивая дрожащей рукой молнию на сумке, ответила Марина.
– Может, я провожу тебя? – Черные глаза неподвижно уставились и буравят ее насквозь.
– Вот еще новости. Ты что, решил ухаживать за мной?
– Не знаю.
– Понятно. Я пойду, пожалуй. – Марина забросила сумку на плечо и, поеживаясь в предвкушении мороза на улице, направилась к выходу из аудитории. Тимур пошел за нею.
Он молча шел в нескольких шагах от нее, сохраняя дистанцию. Марина едва переставляла ноги от страха. Ей было дурно от сознания того, что этот парень находится рядом. Наконец она не выдержала, остановилась и повернулась к нему. Тимур медленно подошел и неприятно сложил губы в узенькую полосочку – это должно было означать натянутую улыбку.
– Спрашиваю еще раз: чего тебе! – громко повторила Марина.
– Да ничего. Просто решил проводить тебя.
– Мне это не нужно.
– Насколько я осведомлен, человек ты одинокий. Без матери бедствуешь. Кто тебя, сироту, защитит, если никого не будет рядом? – отбросив щелчком недокуренную сигарету, произнес Тимур.
– У тебя ведь никто защиты не просил. Оставь меня в покое. – Марина отвернулась и пошла дальше. Она чувствовала, что дрожит не от пронизывающего ее старенькую куртку мороза, а от чувства брезгливости, которое вызывал у нее один вид юноши. Она не могла понять, откуда в ней столько неприязни к нему. Он не сделал ей ничего плохого. Два других юных самца много раз недвусмысленно набивались в гости, но Марина молча пропускала мимо ушей их намеки. А тут внутри все трясется от страха. «Перестань, Марина! Возьми себя в руки!» – сказала она себе и оглянулась: Тимур снова шел за нею.
– Послушай, – сказала она, остановившись. – Давай договоримся так. Я очень благодарна тебе за проявленное внимание, а когда буду нуждаться в защите, то теперь знаю, к кому следует обратиться.