Цена жизни

— Когда я понял, что мы заперты в опорном пункте, то вспомнил, что у Коцюбы был сарацинами договор. — Тщательно подбирая слова, стал объяснять Грин. — И у меня возникла мысль, что, может быть, они не станут стрелять, если мы поднимем флаг Республики. Наверняка я этого не знал, конечно, но надеялся. Иначе у нас не было шансов, ни единого. Шейха я увидел первый раз в жизни.

— Так, — откинулся в кресле Эран. — А мне рассказали совсем другую историю. Знаешь, какую?

— Конечно, знаю. Вам рассказали, что я ругал Землю Отцов, и призывал к бунту. Что я поднял флаг Республики, чтобы поднять народ против власти. Что я сговорился с Шейхом, чтобы предать Землю Отцов. Так? Я даже знаю, кто вам это рассказал.

— Не совсем так, — ответил Эран. — Нам рассказали две версии. Одну, что ты сейчас озвучил, и другую. По второй версии ты отличный командир, и бесстрашный воин. Вот и скажи мне, кому мне верить?

— Этого я не скажу, — покачал головой Грин. — Что бы я не сказал, это только усилит ваши подозрения. Думайте что хотите. Можете меня расстрелять, если надо. Мне плевать.

— Какой ты быстрый — сразу расстрелять, — усмехнулся Эран. — Ты-то на моем месте что бы сделал?

— Я бы не верил предателям и трусам, вот что я бы сделал, — ответил Грин. — Но все равно бы расстрелял, просто чтобы спать спокойно.

— Напрашиваешься? — набычился Эран.

— Нет. Просто говорю, что думаю.

— Дурак! А если мы тебя и впрямь расстреляем?

— Не расстреляете, — Грин посмотрел Эрану в глаза, и усмехнулся.

— Уверен? — прищурился Эран.

— Уверен, — бросил Грин. — Меня расстреляете, с кем останетесь? С ними? — Грин указал за окно. — Когда все сматывались, поджав хвост, я пошел со своими людьми на опорный пункт. Если бы все так сделали, Сафед был бы наш. Расстреляете меня, и никто никогда за вами не пойдет. У людей к вам и так много вопросов. Пока что они их друг другу задают, но скоро станут спрашивать вас. Например, как оказалось, что сарацины практически без боя взяли линию обороны? Почему никто не организовал отпор? Почему бросили оставшихся в Сафеде гражданских? У вас есть, что ответить? Подумайте над этим, а я пошел. У меня был очень тяжелый день.

Опираясь на костыль, Грин встал, и пошел к двери. Один из гвардейцев перегородил ему дорогу, но, повинуясь жесту Эрана, отошел в сторону. Ковыляя, Грин вышел за дверь.

— Что будем с ним делать? — спросил Эран у Альберта, когда офицеры остались одни.

— Тебе решать, ты командир, — пожал плечами Альберт.

— Ладно, пока оставь его в покое, — решил Эран. — Но смотри в оба. Может, он сказал правду, а может, и нет. В одном он прав: трогать его сейчас опасно. Народ может не понять. Так что не спускай с него глаз.

Грин, не отрываясь, смотрел на прямоугольную плиту из серого камня, и черные буквы на ней: «Роберт Краних, солдат». Народ расходился с кладбища, у могилы стояли только Грин с Денисом, и младший брат Роберта, Даник. Рядом, в двух метрах правее, буквы на точно такой же плите гласили: «Райво Краних». И, чуть ниже: «Отдал жизнь за нас».

— Роберт Краних, солдат, — Грин не заметил, как произнес это вслух. — Пал на чужой войне.

— Как так получилось, Грин? — спросил Даник. — Почему он? Почему он должен был за этих гадов воевать? — В глазах у Даника стояли слезы. Он пытался их скрыть, но они все равно прорывались.

— Он воевал не за них, — покачал головой Грин. — Он дрался за нас. — Грин помолчал, спросил: — Как мать?

— Плохо. Да ты сам видел, — ответил Даник. Его мать, по сути, под руки увели с кладбища женщины. Она с трудом стояла на ногах, и выглядела очень плохо.

— Иди домой, Дан, — приказал Грин. — Присмотри за матерью.

— А вы? Вы что же, не собираетесь ничего делать? Что, все зря? — закусил губу Даник.

— Тебе сколько лет, Дан? — задумчиво спросил Грин.

— Четырнадцать! — Даник сжал кулаки.

— Иди домой, Дан, к матери, — повторил Грин. Даник не сдвинулся с места, и Грин прикрикнул: — Да иди же! Иди, и передай ребятам, пусть будут наготове, и ждут сигнала.

— Когда? — спросил Даник.

— Скоро, — ответил Грин, и повторил, глядя на могилу: — Скоро…