Цена жизни (СИ)

Не успев ещё до конца разобраться, что же именно произошло, я схватил пацана за шкирку и поволок в густой ельник, стоявший по обе стороны дороги.

Одним гигантским прыжком перемахнув через придорожную канаву, мы поспешили углубиться в лес. Бежали, практически, не разбирая дороги. Колючие зелёные ветки немилосердно хлестали по лицу, покрывая его сетью тонких царапин. Жёсткие еловые корни, казалось, сами выползали из земли, пытаясь уцепиться за наши ноги. Даже воздух , будто бы сгустился в судорожной попытке не пропустить нас дальше.

Мои дыхательные резервы уже подходили к концу, когда вдруг плотная еловая стена перед нами расступилась, и мы вывалились на маленькую круглую полянку, покрытою густой зелёной травой.

Посреди неё лежала, лоснящаяся от росы, старая железная труба.

Да, да, это была та самая полянка, с которой и началась моя сегодняшняя вылазка в одно из самых опасных мест на земле...

Скинув рюкзак на траву, я присел около трубы и закурил. Сказывалась вредная, давным-давно забытая привычка - укутывать разгулявшиеся нервы в мягкую пелену горьковатого дыма. Брр, гадость, какая. От этих мыслей меня всего аж передёрнуло. Не медля ни секунды, я раздавил начавшую, было, тлеть сигарету о мокрую поверхность трубы, и лёгким щелчком пальцев отправил её слегка дымящиеся остатки куда-то в траву...

Пока я занимался всей этой ерундой, Щенок уже успел растянуться на траве, удобно устроив свою голову на МОЙ рюкзак, и теперь до моих ушей доносилось тихое похрапывание смертельно уставшего человека. Шустрый какой выискался.

Последнюю радость, в моей, неимоверно «унылой» жизни, и ту под себя загрёб. Ну ничего, я тебе ещё покажу, как на чужих подушках разлёживаться...

Однако, несмотря на столь серьёзные намерения, к акции возмездия с попутным возвращением рюкзака его законному владельцу я так и не приступил. Виновата во всём оказалась моя бедная больная голова, которая просто не смогла придумать план хоть сколько-нибудь «достойной» мести...

Ну и ладно. Будем считать, что пацану повезло. С другой стороны, пусть отдыхает, салага. В этом походе ему пришлось чуть ли не труднее чем мне. А ведь нам ещё через колючую проволоку обратно ползти.

Солнце догорало, бросая последние свои отблески на верхушки деревьев. Ночь, полноправною хозяйкой, вступала в свои владения. Накрывая своим черным саваном всё вокруг, она медленно, но верно теснила умирающий день. Где-то, среди густых иголок, глухо ухал проснувшийся филин. Кузнечики трещали в траве свои первые трели. В кустах тихо шуршала старая полевая мышь...

Я смотрел, как умирают последние отблески заката, но это, до боли в глазах красивое зрелище на самом деле нисколько не занимало меня. В моей голове крутился один единственный вопрос: «Зачем?»

Зачем я помогаю ему? С какой целью тащу его на своём горбу чуть ли не через всю зону? Пользы то мне от этого всё равно не будет никакой. Хорошо если поблагодарит... Бросить его что ли. Уж через кордон сам как-нибудь переползёт...

Однако что-то внутри меня категорически протестовало против такого решения. Это «что-то», обычно зовущееся совестью, сейчас тихо попискивало на задворках сознания, напоминая своему неблагодарному хозяину, что так поступать нельзя. А в довесок ещё и приводило весьма весомый аргумент, напоминая мне о сталкере, по кличке Слизняк.

Ндаа. Помнится я, ещё «молодой» напросился к нему в напарники. У меня тогда за спиной было ходки три... или четыре... А у него уже первый десяток закончился.

Он сразу взял меня, даже не спросив, на кой хрен мне это сдалось. Я ещё тогда ходил петухом, мол, меня опытный сталкер в напарники взял. Пойду теперь вглубь зоны, а вы, мелочёвка, шляйтесь себе дальше по прикордонью.

Эх, а ведь советовали тогда умные люди: «Не ходи ты с ним. Только зазря пропадёшь. Были у него и до тебя напарники, да вот только все где-то сгинули...»

Мне бы их послушать да на ус намотать, но распиравшая меня изнутри гордость просто-напросто заткнула мне уши. Молодой тогда был, дурной.

А на следующий день я лежал со сломанной ногой в четырёх километрах от кордона, и проклинал свою собственную глухость, замешанную на тупости, глядя в равнодушно удаляющуюся спину «напарника».

Слизняк попросту использовал меня в качестве отмычки, самым наглым образом воспользовавшись моей наивностью. Как только мы миновали кордон, он сказал мне, чтобы я шёл впереди. Я, ни на минуту не задумываясь, для чего ему это понадобилось, послушался. А через час попал в едва родившийся гравиконцентрат, который Слизняк попросту не заметил. У крохотной аномалии не хватало сил сплющить меня целиком, однако ногу мне сломать она всё-таки сумела.

Стиснув зубы, я кое-как отполз от опасного порождения зоны, и позвал на помощь напарника.

Поганую ухмылку, которая в следующую секунду появилась него на лице я запомнил на всю жизнь. Он мне ещё тогда заявил, что помог бы, да вот патроны тратить жалко. Сказал и ушёл. А я, тихо матерясь, так и остался лежать на сырой холодной земле.