Цена жизни - смерть

«Александр Борисович, — жалобно говорил голос „ботаника“, — ну это просто напасть какая-то! Не получается установить автора, хоть ты тресни! Я загрузил вашими стихами уже три десятка экспертов — и все бесполезно…»

Турецкий вздохнул и даже не стал ему перезванивать. Вместо этого позвонил Меркулову:

— Азаров не объявлялся?

— Нет.

— Ладно, черт с ним. Костя, мне нужен список сотрудников, которых Долгова хотела иметь при себе.

— Ты думаешь, и их тоже могут? — Меркулов был еще дома, но, судя по всему, не спал — ждал отчета.

— Не знаю, но хочу убедиться, что они все спокойненько спят в своих постельках.

— Ладно, записывай.

— Ты что, их на память выучил? — не удержался Турецкий от издевательского замечания.

— Нет, просто список с собой взял, чтобы вечером обзванивать разомлевших после ужина чиновников, они тогда добрые и податливые.

Было всего шесть утра, но Турецкий без всякого стеснения взялся звонить ценным сотрудникам Долговой. Из шести названных ею пятеро отсутствовали, и родные выдали Турецкому одну и ту же грустную формулировку: «После полуночи позвонили из лаборатории, сказали, что случился пожар и нужно срочно приехать спасать какие-то культуры, реактивы и материалы». Естественно, все помчались в институт. Но, судя по тому, что до института так никто и не добрался, все пятеро сотрудников разделили участь своей начальницы. То есть были нагло похищены.

С чувством отвратительно сделанной, но все же сделанной работы Турецкий свалился на любимый диван и закрыл глаза. Но и перед закрытыми глазами все еще стояла картина разгромленной лаборатории Долговой.

Отчего-то Турецкий снова вспомнил, что один из столов был точно таким же, как и у него в кабинете, хотя опять-таки — стандартная черная офисная мебель, чему удивляться. А ящики из обеих тумб валялись на полу…

Но ящики эти довольно короткие, достаточно их просто открыть, незачем даже вытаскивать. Ведь вытаскивать довольно хлопотно, там такие хитрые пазики, это Турецкий хорошо знал. И потом, очень будет непросто ящики обратно вставлять, хотя, конечно, грабители-похитители это делать не собирались.

О черт!

Он сел на диване и включил свет.

Если что-то выпадает из верхнего ящика и западает за следующие, то это что-то нельзя найти иначе как вытащив самый нижний ящик!

Сна как не бывало.

Турецкий прихватил из холодильника пару банок ледяного пива и рванул на Большую Дмитровку.

В четверть восьмого утра он уже был в своем кабинете и лихорадочно вытаскивал ящики из письменного стола — один за другим. И наконец был вознагражден. Между дальней гранью самого нижнего ящика и задней стенкой стола лежали исписанные листы, выпавшие из общей тетради, хорошо знакомой Турецкому и служившей кому-то дневником.

Турецкий вооружился скотчем и намертво присоединил их на место. После этого, удовлетворенный маленькой победой над собственным разгильдяйством, благодаря которому чуть не утратил, возможно, ценнейшую улику, прежде чем возобновить чтение, еще раз проверил мертвую зону в нише для ящиков стола и… извлек оттуда свидетельство о рождении собственной дочери. Которое еще восемь месяцев назад Ирина Генриховна вручила ему, чтобы снял копию, и которое с тех самых пор считалось безвозвратно утерянным.

29

«…Тот Новогодний праздник я до сих пор вспоминаю с содроганием.

Мы собрались у знакомых, много ели, еще больше пили. Я в то время (как, впрочем, и в любое другое) была свободна. Так уж вышло, что юношеская влюбленность в ГП-1 была моим последним более или менее глубоким увлечением.

Душой компании оказался свежеиспеченный доктор наук, тридцатипятилетний смазливый тип. За столом мы оказались рядом. Он все подливал мне шампанского, а потом мы много и утомительно танцевали — танцевал он отвратительно, а еще все время нашептывал мне банальные, избитые фразы о том, что в жизни каждого мужчины наступает такой момент, когда… короче, на выжженном солнцем пути он наконец встретил нежную фиалку. Мягко говоря, защитив докторскую, он вдруг подумал, что пора бы и жениться, а то, пока дадут академика, совсем песок посыплется. И милые, добрые хозяева квартиры, о которых я была лучшего мнения, предложили ему меня в качестве перспективной кандидатуры. Еще бы: умница, не уродина, спортсменка, кандидат наук, без детей, без мужа и на восемь лет его моложе.

Танцы я еще кое-как перенесла, но, когда он, совершенно упившись, попробовал под молчаливое одобрение хозяев утащить меня в укромный уголок, надавала ему по щекам и ушла. Провожать меня он благоразумно не стал, только в знак своего глубочайшего раскаяния буквально всучил мне чужой подвявший букет, который вытащил из вазы на праздничном столе.

Я топала домой с острым желанием вымыться и завалиться спать. Букет, который он сунул мне на пороге, я забросила в первую же урну. Было раннее сырое утро, снега не было, в метро и на улицах было пусто, только изредка попадались подвыпившие гуляки.