Цена зла

— Каждые несколько лет избранные члены церкви ищут подходящих кандидатов для вступления в стадо. Уязвимые люди, которым, как они знают, можно промыть мозги, чтобы они следовали их правилам. — В ее голосе слышится гнев. На людей, которые втягивали в орден, я полагаю.

Я в отчаянии поднимаю глаза к потолку. — Но если эти люди в плену, почему их никто не ищет?

— Потому что. Они выбирают людей, которые отчаянно нуждаются в своем месте, людей, которых они знают, у которых нет сильной системы поддержки. — В ее глазах отражается печаль. — Министерство исключительно хорошо изолирует людей от всех, кто может создать проблемы. Они медленно отрезают их от остального мира, а затем постепенно заставляют их поверить, что Колония — единственный способ спасти их от мира, который слишком коррумпирован для них.

Я обдумываю ее слова. Это звучит неправдоподобно, такую историю кто угодно мог бы придумать, чтобы выпутаться из неприятностей.

Я опускаю руки и повторяю свой последний вопрос. — Как вы зарабатывали деньги?

— Некоторые из высших членов управляют предприятиями, которые обслуживают внешний мир. В основном они фермеры. У них есть связи, люди, которые знают, как держать их вне сети, чтобы правительство не слишком пристально следило за их деятельностью.

— Но если никому не разрешается уходить, как они поддерживают контакт с людьми, которые покупают их дерьмо?

Она снова облизывает губы. — Только определенным членам разрешается уходить, и только на короткий период времени. Члены, владеющие бизнесом, получают электронную почту, которая строго контролируется, и доступ имеют только избранные члены.

— Какого рода члены?

— Самые высокие члены. Пасторы. Дьяконы. Те, кто пробыл там достаточно долго, чтобы им доверили не разглашать секреты Колонии.

Я развел руками. — Там, должно быть, сотни членов. Как этот Дэвид Гилд держит всех в узде?

При этом вопросе она заметно вздрагивает. — Законы, которые управляют обществом ордена, чрезвычайно строги. Те, кто нарушает законы… — Она отводит взгляд. — Они наказывают.

Наказывают? По тому, как ее голос дрогнул на этом слове, и по тому, как она не может заставить себя посмотреть на меня, я могу только представить, какие ужасные наказания этот орден налагает на прихожан, которые идут против правил.

За последние несколько десятилетий появилось несколько секретных религиозных орденов, которые звучат примерно так, как она имеет в виду. На ум приходит Джонстаун (прим. перев.: Джонстаун (англ. Jonestown) — название идейной общины на северо-западе Гайаны, управляемой основателем секты «Храм народов» Джимом Джонсом). Я вздрагиваю.

Я и так не очень люблю хороших людей, но фанатики вроде этих людей выводят меня из себя. Промывание мозгов? Наказания, предназначенные для того, чтобы держать людей в виртуальном плену, боясь пойти против их более святых, чем ты, взглядов? Такие люди вызывают у меня желание похоронить их в глубокой яме. Этот Гилд звучит как настоящий псих, так же, как и Джим Джонс.

Однако. Ей было бы легко придумать подобную историю, чтобы сыграть на моем сочувствии. Никому, даже мне, было бы трудно обвинить ее в том, что она пошла против моего клуба, если бы за ней охотились такие люди. Она могла бы изучить такие культы, как Его Святой Мир. Она могла бы все это выдумать и использовать их в качестве прикрытия.

Но для чего?

И я все еще не понимаю, как Адамсон вписывается в это.

Сохраняя нейтральный тон, я перехожу к более важным вопросам. — Любой, кого этот орден зацепил своими мясными крюками, появился бы на правительственном радаре до того, как они вошли внутрь. Я велел Рэту копнуть про тебя. Ты призрак. Как они стерли тебя с лица земли, когда ты оказалась в их руках?

— Им и не нужно было этого делать. Я родилась в Колонии. Как и многие другие члены.

Я прищуриваюсь. — И тебе никогда не разрешали выйти.

— Никогда. Только мужчинам разрешается уходить. Правила для мужчин не такие, как для женщин.

Что, я полагаю, означает, что у мужчин гораздо больше свободы.

Это объясняет всю ее покорность, которая у нее есть. Теперь у меня начинает складываться ясная картина. Я представляю себе всевозможные извращенные законы, действующие там. Принудительные браки. Браки несовершеннолетних. Побои. Принудительное заключение. Голод. Худшее.

Мои кулаки сжимаются, сочувствие к ней проникает мне под кожу.

Я медленно выдыхаю. — Ладно. Если там всех держат в плену, а наказания такие ужасные, то почему никто никогда не пытался уйти? Почему никто никогда не сообщал о них?

Эмма бросает взгляд на цепи, сковывающие ее запястья. Она дергает их и морщится, ее мышцы напрягаются. Малейшее движение заставляет ее грудь слегка покачиваться. Я наблюдаю за ними мгновение, сопротивляясь желанию потрогать пальцами ее соски, пока они не затвердеют, как это происходит каждый раз, когда я прикасаюсь к ним.

— Если ты собираешься часами допрашивать меня об этом, по крайней мере, развяжи меня. Мои руки убивают меня.

— Нет. Почему никто не пытался сбежать?