Ценой потери

Он подошел к кровати и лег. Горячая подушка накалила шею, но сегодня ему было бы трудно вынести общество миссионеров за завтраком. Он подумал: одно-единственное я мог делать, и теперь это оправдает мое пребывание здесь. Обещаю и тебе, Мари, и тебе, Toute a toi, и другим тоже: ни со скуки, ни из тщеславия не стану я больше завлекать другое человеческое существо в свою безлюбую пустыню. Никому не причиню я больше зла, думал он и радовался, как радуется прокаженный, когда больничное затворничество наконец-то раскрепощает его от боязни заразить других. Мари Морель уже много лет как исчезла у него из мыслей, а сейчас он вспомнил тот день, когда впервые услышал ее имя. Он услышал его от студента — молодого архитектора, которому он помогал в занятиях. Они съездили на день в Брюгге и вернулись в залитый неоновым светом вечерний Брюссель и у Северного вокзала случайно столкнулись с этой девушкой. Он немного позавидовал своему скучному, ничем не примечательному спутнику, когда при виде его она вся просияла на ярком свету. Приходилось ли кому наблюдать, чтобы мужчина улыбался женщине так, как женщина вдруг улыбнется любимому — где-нибудь на автобусной остановке, в поезде, в бакалейной лавке за покупкой круп, улыбнется невзначай, такой непосредственной, открытой, такой радостной улыбкой? Обратное, пожалуй, тоже будет правильно. Ни один мужчина не способен улыбаться так деланно, как улыбается девица в зале публичного дома. Но та девица, думал Куэрри, подражает чему-то настоящему. У мужчин таких образцов для подражания нет.

Вскоре у него уже не было причин завидовать своему тогдашнему спутнику. Даже в те давние годы он умел давать нужное направление потребности в любви, присущей каждой женщине. Женщине? Она была моложе того студента, фамилия которого выскочила у него из памяти, какая-то некрасивая фамилия, вроде Хоге. Мари Морель умерла, а бывший студент, вероятно, жив и строит разным буржуа загородные виллы — эдакие агрегаты для житья. Куэрри обратился к нему, лежа на кровати:

— Простите меня. Я ведь и в самом деле был убежден, что не причиняю вам зла. Я и в самом деле думал в те годы, что мною движет любовь.

Бывает такой период в жизни, когда человек с весьма скромными актерскими данными может обмануть даже самого себя.

ЧАСТЬ V

Глава первая

Неожиданное появление и неожиданное исчезновение людей характерно для Африки, точно пустынные просторы слабо развитого континента способствуют такому дрейфованию. Прилив выбрасывает всякие обломки на берег и, уходя, уносит их с собой, а потом бросает где-нибудь в другом месте. Паркинсона никто не ждал, о его приезде никого не предупредили, и через несколько дней, «проявляя оперативность» и торопясь куда-то еще, он уже шагал со своим «роллефлексом» и «ремингтоном» к реке, где стоял пароход ОТРАКО. Две недели спустя поздно вечером у причала остановился катер с молодым чиновником из Люка, который сыграл с миссионерами партию в кости, выпил на ночь стакан виски, а утром, даже не позавтракав, исчез в серо-зеленой бескрайности. Он оставил после себя номер английского журнала «Архитектурное обозрение», точно это было единственной целью его приезда. (В номере, кроме критических высказываний по поводу новой автомагистрали, было несколько снимков безобразного собора, только что выстроенного в одной из британских колоний. Может быть, молодой чиновник думал, что это послужит предостережением для Куэрри?) Незаметно пробежало еще несколько недель — несколько смертей от туберкулеза, на несколько футов выше поднялись над фундаментом стены больницы, — и вот с парохода ОТРАКО сходят двое полисменов навести справки об офицере Армии спасения, которого разыскивают власти. Как выяснилось, он уговорил людей одного племени, недалеко от здешних мест, продать ему все их одеяла, ибо в день воскресения мертвых в такой одежде будет жарко, и ему же отдать вырученные деньги, а он их спрячет от воров в самом надежном месте. В виде компенсации африканцы получили от него бумажки, охраняющие их от католических и протестантских миссионеров, которые, как он уверял, при помощи колдовства оптом вывозят в Европу запечатанные контейнеры с человеческими трупами, а там их пускают на консервы под названием «Лучший африканский тунец», В лепрозории полисмены ничего не узнали о беглеце и через два часа отбыли обратно, уплывая с той же скоростью и в том же направлении, что и маленькие островки водяных гиацинтов, точно они оба тоже были частью растительного мира.

Куэрри начинал забывать Паркинсона. Большой мир сделал свое черное дело и ушел, и снова наступил какой-то покой. Рикэр не напоминал о себе, эхо газетных статей из далекой Европы пока что не доходило до Куэрри. Даже отец Тома уехал на время в семинарию в джунглях, надеясь привезти оттуда преподавателя для вновь открытого класса. Ноги Куэрри постепенно привыкли к длинной латеритовой дорожке, тянувшейся между его комнатой и больницей; по вечерам, когда самая страшная жара спадала, латерит переливался розовато-красными бликами, точно распускающийся ночной цветок.