Цент на двоих. Сказки века джаза

Обсуждая детали, они медленно пошли обратно к вилле. Они решили, что, поскольку Брэддок Вашингтон видел их вместе, лучше всего будет бежать следующей ночью. Тем не менее за ужином губы Джона были необычайно сухи, и от волнения он опрокинул большую ложку павлиньего супа «не в то горло». Одному из помощников дворецкого пришлось его унести в комнату, отделанную бирюзой и соболями, и там стучать по спине, что очень рассмешило Перси.

IX

Далеко за полночь тело Джона судорожно дернулось, и он вдруг сел прямо, уставившись в навевавшие дремоту завесы, которыми были задрапированы стены спальни. Со стороны квадратов синей тьмы, которыми казались открытые окна, до него донесся слабый далекий звук, поглощенный порывом ветра до того, как в его памяти, покрытой тучами неспокойных снов, возник хоть какой-нибудь отголосок. Однако резкий шум, последовавший за ним, прозвучал ближе; его источник находился прямо за стеной комнаты: щелчок поворачиваемой ручки двери, шаг, шепот, – он не был уверен. Внизу живота возник тяжелый комок, все тело сразу же заболело – так сильно он напрягся, стараясь расслышать. Затем одна из завес будто бы растворилась в воздухе, и он увидел замерший у двери нечеткий силуэт: едва очерченную и слабо видневшуюся во тьме фигуру, сливавшуюся со складками драпировки так, что казалось, будто она сильно искривлена, как отражение в грязном стекле.

Резким от испуга или решимости движением Джон нажал на кнопку у кровати и через мгновение уже сидел в зеленой римской ванне в примыкающей комнате, полностью проснувшись от внезапного погружения в прохладную воду, до половины заполнявшую ванну.

Он выскочил из нее и, оставляя за собой тяжелые струи воды с мокрой пижамы, побежал к двери цвета морской волны, которая, как он знал, вела на бледно-белую лестницу на второй этаж. Дверь отворилась бесшумно. Одна-единственная малиновая лампа горела в огромном куполе наверху, резко подсвечивая красу пышных изгибов резных ступеней. Джон на мгновение замешкался, потрясенный сгустившимся вокруг молчаливым великолепием, которое, казалось, обволакивало своими гигантскими складками и очертаниями одинокую промокшую фигурку, дрожавшую на бледно-белой лестничной площадке. Затем одновременно произошло два события. Дверь его собственной гостиной широко раскрылась, низвергнув в холл трех обнаженных негров; когда Джон в ужасе бросился к ступеням, в стене на противоположной стороне коридора скользнула вбок, раскрывшись, другая дверь, и Джон увидел Брэддока Вашингтона, стоявшего в освещенном лифте, одетого в меховую шубу и сапоги до колен, выше которых виднелась во всем своем розовом великолепии его пижама.

Три негра – Джон раньше их никогда не видел, и у него тут же промелькнула мысль, что это, должно быть, профессиональные палачи, – сейчас же остановились, прекратив преследовать Джона, и, ожидая приказаний, повернулись к человеку в лифте, который повелительно скомандовал:

– Сюда! Все трое! Мигом!

Мгновение – и негры уже вскочили в кабину, прямоугольник света исчез, когда закрылась дверь лифта, и Джон снова остался один в холле. Он неуклюже присел отдохнуть на бледно-белые ступени.

Несомненно, произошло что-то зловещее; что-то, что – по крайней мере, на какое-то время – затмило его личную мелкую катастрофу. Что же это было? Может быть, негры взбунтовались? Или авиаторы сломали железные засовы решетки? Или же люди из деревни Фиш случайно перевалили через горный хребет и их подслеповатые печальные глаза узрели веселую долину? Джон не знал. Он услышал слабый шум от движения воздуха, когда лифт опять быстро пошел вверх, а затем, через мгновение, стал опускаться. Наверное, это Перси поспешил на помощь отцу, и Джону пришло в голову, что и у него сейчас появилась возможность: нужно было, не откладывая, хватать Любочку и бежать! Он выждал несколько минут после того, как лифт окончательно затих; чуть дрожа от ночной прохлады, проникавшей внутрь сквозь его мокрую пижаму, он вернулся в свою комнату и быстро оделся. Затем он поднялся по длинной лестнице и свернул в коридор, отделанный русскими соболями и ведший в покои Любочки.

Дверь ее гостиной была открыта, в комнате горел свет. Любочка в шерстяном халате стояла у окна, внимательно прислушиваясь, и хотя Джон вошел бесшумно, она обернулась.

– Ах, это ты! – прошептала она, идя к нему через комнату. – Ты их слышал?

– Я услышал рабов твоего отца у себя в…

– Нет-нет! – возбужденно перебила она. – Аэропланы!

– Аэропланы?! Похоже, что именно это меня и разбудило!

– Не меньше дюжины. Я только что видела один на фоне луны. Часовой за скалой выстрелил и разбудил отца. Мы сейчас откроем по ним огонь.

– Они прилетели не случайно?

– Да. Это все тот итальянец, который сбежал…

Одновременно с последним произнесенным словом из открытого окна донеслась серия резких звуков. Любочка негромко вскрикнула, дрожащими пальцами извлекла из шкатулки на трюмо медный цент и помчалась к электрическому светильнику. Через мгновение вся вилла погрузилась во мрак: она сожгла плавкий предохранитель.