Центр

Отставной госплановец Николай Кузьмич Яковлев только что закончил сложное мероприятие: развешивание над письменным столом нефтяной карты мира, которую он сам склеил из складных карт, выдернутых из недавно подаренного ему роскошного гедеэровского издания альбома по экономической географии. Районы разведанных запасов нефти и ее добычи были отмечены на карте штриховкой различной жирности в зависимости от абсолютных показателей. От этих заштрихованных пятен тянулись нити к местам переработки нефти, ее хранения и распределения, нити, над которыми стояли указатели их длины в километрах, числа, оканчивающиеся двумя, тремя, а то и четырьмя нулями. Николай Кузьмич отошел к противоположной стене и полюбовался на составленную из восьми больших полос, безупречную по полиграфическому исполнению схему кровеносных сосудов современной цивилизации. Здесь было над чем поразмышлять: перед ним висел поистине магический рисунок, шифрограмма его подшивок еженедельника «За рубежом» и газетных полос, посвященных международной информации. Болевые точки организма мировой экономики, прикосновение к которым вызывало судороги дипломатических нот, военных маневров, чрезвычайных заседаний Совета Безопасности. И чувствительность точек к грубым прикосновениям была прямо пропорциональна густоте их штриховки, то есть показателям запасов и добычи нефти.

Подойдя на звонок к двери и посмотрев в глазок, блестевший, как плевок, на черном матовом фоне, он обнаружил, что удостоен редкостного визита дочери Екатерины Николаевны. Его умницы, красавицы, его Кати. Она была человеком занятым, он свободным. А когда занятой человек приходит к свободному, да еще в рядовой понедельник (а двадцать третьего февраля, несколько дней назад, поздравила только по телефону — «пап, никак, ну вот никак нельзя вырваться»), то это означает… То это будет видно, что оно означает, а пока что: мы пришли к любимому папке, и продукты ему принесли, и вообще мужчина может одичать без женской руки и присмотра. Идейный и убежденный пенсионер Николай Кузьмич дичать, пока супруга промывает кавказскими водами свои почки, вовсе не собирался. С утра и до вечера он активно напитывался теле-, радио- и газетной информацией и прекрасно себя при этом чувствовал, питание это шло ему впрок, усваивалось его организмом. Кроме того, он пересматривал и перечитывал, приводил в порядок многочисленные свои архивы, разносил по им же придуманным рубрикам вырезки из периодики (подписка делалась каждый год основательно, почти на полторы сотни) и, как он сам выражался, держал руку на пульсе (а если без метафор, то ухо у телефонной трубки) относительно сложной, хотя и протекавшей внешне без бурных событий, жизни его бывших коллег и сослуживцев. Освободившись теперь от конкретной текущей работы, он мог наконец вплотную отдаться тому роду занятий, которые раньше мог позволить себе только в виде разрядки, в виде приправы к главному и хорошо изученному им, но съедавшему основную массу времени и энергии механизму документооборота. Тому роду занятий, о котором давно сказано: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Николай Кузьмич, освобожденный от бремени не слишком-то тяжелой, но все-таки реальной ответственности, сбросив путы реальных (а потому ведущихся не всегда так, как он считал правильным, не совсем так, как вел бы их он, если бы… если бы принципиальные решения принимал он сам) госплановских дел, откровенно воспарил мыслью к куда более крупным проблемам. Николай Кузьмич превратился в этакого типичного полководца без армии, домашнего стратега, хотя в его внутренних монологах эти определения наверняка отсутствовали, а самоопределение сводилось к терминам «референт» или «эксперт». Эксперт по вопросам экономичности строительства крупных гидроэлектростанций, по мировому энергетическому кризису, по проблемам «третьего мира». Нет, он и не думал дичать. Но и ничего не имел против шутейной Катиной логики и вводных ее замечаний о гибельных последствиях отсутствия женских рук. Ее ладное, мощное тело, насквозь прошедшееся и дышавшее сейчас легким, почти весенним морозцем, с которого она пришла, спокойная величавость и обдуманность ее движений, как всегда, наполнили отца гордостью и удовлетворением перед этим прекрасным, полностью удавшимся его творением.

Он поухаживал за ней в прихожей, помог снять шубу, достал тапки из подставки для обуви, взял продуктовую сумку и вопросительно посмотрел на нее. «Это неси сразу в кухню, кое-что сразу в холодильник», — сказала Катя и сама пошла за отцом, чтобы разобрать продукты.