Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома

Одно важное замечание, сделанное Трампом в конце июня, подчеркнуло потенциальный рост разногласий между США и Мун Чжэ Ином, что все больше беспокоило нас. Понаблюдав за Муном в действии, Трамп пришел к пониманию, что у Муна была иная повестка дня, чем у нас, поскольку любое правительство ставит во главу угла свои национальные интересы. Для Муна это, вероятно, означало акцент на межкорейских отношениях, а не на денуклеаризации. Более того, Трамп хотел получить хорошие новости о Северной Корее перед выборами в Конгресс в 2018 году. С этой целью он хотел, чтобы Юг ослабил давление на воссоединение с Северной Кореей, поскольку приоритетом США была денуклеаризация. Еще меня пугало, что перед выборами Трамп хотел слышать только хорошие новости, что, конечно, невозможно было гарантировать. А Помпео никак не желал приносить плохие новости — чего слишком легко было избежать, пойдя на уступки Северной Корее.

Помпео запланировал возвращение в Пхеньян на 6 июля. Я беспокоился, что государственная бюрократия была так рада возобновлению переговоров, что, как и на бушевских шестисторонних переговорах, каждая новая встреча была возможностью все расставить по своим местам. Действительно, госдеп уже составлял графики с “запасными позициями” для делегации США еще до того, как они встретились с настоящими, живыми северокорейцами после Сингапура. Я решительно подчеркнул Помпео, что никакие серьезные переговоры не должны начинаться до тех пор, пока мы не получим обязательства Пхеньяна предоставить полную базовую декларацию по их ядерной и ракетной программам. Для контролеров вооружений это был основной шаг, хотя и вряд ли тот, который гарантированный успех. Элементарной практикой было то, что участники переговоров сравнивали то, что объявлялось, с тем, что уже было известно о возможностях противника в области вооружений, и что такие сравнения представляли собой проверку добросовестности в переговорах, а в случае Северной Кореи — искренности их “приверженности” денуклеаризации. Если бы страна грубо исказила свои ядерные активы, это показало бы нам, насколько серьезными были бы эти переговоры. Я часто говорил, что в отличие от многих других людей, я верю в Северную Корею. Они никогда меня не подводили. Я также надавил на Помпео в том, с чем согласились все эксперты по нераспространению: если северокорейцы серьезно настроены отказаться от ОМУ, они будут сотрудничать в важнейшей работе по разоружению (еще одна проверка серьезности их намерений), которая затем может быть выполнена за год или меньше. Госдеп хотел гораздо более длительного периода для разоружения, что было верным путем к неприятностям. Помпео не был в восторге от быстрого графика денуклеаризации, возможно, потому, что он беспокоился, что Север будет сопротивляться, и тогда ему все же придется нести президенту плохие новости…

Помпео отправился в Пхеньян после празднования 4 июля. Он перезвонил в Вашингтон в пятницу вечером (в субботу утром по корейскому времени), чтобы поговорить с Трампом, Келли и мной. Помпео сказал, что он провел пять часов на двух отдельных встречах с Ким Ён Чолем, которые были “невероятно разочаровывающими”. В субботу у Помпео снова были встречи, и он перезвонил в Вашингтон сообщить, что видел только мелкого Кима, а Ким Чен Ын так его и не принял. Это многое говорило о том, с кем Север хотел поговорить. После того, как Помпео покинул Пхеньян, Север назвал переговоры “достойными сожаления”, предъявив “одностороннее и бандитское требование денуклеаризации”. Вот и все хорошие новости. Помпео сказал, что Северная Корея хочет “гарантий безопасности” до денуклеаризации, и “проверка” будет только после денуклеаризации, а не до, что означает отсутствие базовой декларации и, следовательно, отсутствие возможности сравнить их ядерный потенциал “до и после”. На мой взгляд, это было совершенно неуместно.