Центр тяжести

Вот тут-то и случилось невероятное: я извлек из стопки очередное фото, стал разглядывать его, и вдруг меня словно облили холодной газировкой. Рука на снимке опиралась на трость, один палец – средний – отсутствовал.

Я сразу узнал ее – это был Косарь. Его рука!

Я описывал фотографию и при этом внимательно следил за реакцией дедушки. Знает ли он Косаря? Были ли они друзьями или дедушка просто однажды сфотографировал четырехпалую руку незнакомца?

– Да. Это отличный снимок. Положи в третий ящик. Давай следующую.

Но я не шевелился, снимок не отпускал меня.

– Деда.

– Да?

– Я хотел спросить: а ты знаешь человека, которому, ну, принадлежит… ну, то есть хозяина этой руки, которая без пальца?

Он повел головой, повернулся ко мне по привычке, словно хотел заглянуть в глаза:

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну, просто, мне кажется, я знаю его. Он живет у нас в Рассвете, недалеко от четвертого пруда.

Дед улыбнулся и заерзал в кресле.

– Вот это да! – сказал он. – Должен сказать, я впечатлен. Такая внимательность. Из тебя выйдет прекрасный сыщик. Или художник.

Я был польщен, даже покраснел. И все же я не это хотел услышать.

– Так ты знаком с ним? – спросил я.

Он пожал плечами:

– Ну «знаком» – понятие растяжимое. В маленьком поселке все друг с другом знакомы. В той или иной степени. Мы ведь жили в Рассвете до того, как переехали сюда.

Я рассказал деду о нашем с Греком расследовании, об исчезнувшем озере, ну, и вообще о том, что нам (точнее, Греку, конечно) удалось выяснить.

– А почему вы называете его «Косарь»?

Я покраснел:

– Я не знаю. Это старшеклассники придумали.

Дед помолчал.

– Да, честно говоря, я тоже всегда думал, что это странно, что у нас нет Третьего озера. Одно время я даже общался с Андреем, это его настоящее имя. Мы оба болели за ростовский футбольный клуб «Ростсельмаш». Так и подружились.

– Давно?

– Давно-о-о. Еще в семидесятых, кажись.

Я ждал, что дедушка вот-вот скажет что-то важное, но он, казалось, забыл про «тайну Третьего озера» и про отсутствующий палец на левой руке Косаря и просто ударился в воспоминания о тех временах, когда он был ярым фанатом футбола и ездил на все домашние матчи клуба «Ростсельмаш», облаченный в желто-синюю клубную майку, с клубным шарфом, и как они однажды подрались с фанатами «Спартака», и как дошло до поножовщины…

– Деда-деда, – перебил я, – ты говорил про Косаря, помнишь? Про Третье озеро?

– А, да. А что я про него говорил?

– Косарь, ну, то есть Андрей, он потерял палец на работе или на войне? Почему у него нет пальца?

– А, палец? – Дед яростно тер лоб ладонью, словно стараясь разогреть и высвободить воспоминания. Он всегда так делал, когда пытался вспомнить что-то. – Я не помню. – Он услышал мой разочарованный вздох. – Ты же понимаешь, мы не были закадычными друзьями. Мы болели за одну команду, да, но он никогда особо не стремился дружить со мной и другими мужиками из нашей футбольной шайки. Он был старше нас. – Дед вдруг хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! Его жена!

– Что? Она не разрешала ему дружить с вами?

– Нет. – Он понизил голос. – Она была тяжело больна. Он редко выходил из дома. И чем хуже ей становилось, тем реже мы его видели. А потом она умерла. Они жили рядом с ветряными мельницами. Я точно помню это, потому что никакого смысла в этих мельницах не было – мельницы давно не работали и служили скорее чем-то вроде символа поселка. А потом она умерла, и он разрушил мельницы и похоронил ее прямо там, на том самом месте. В восьмидесятом году это было. Я точно помню год, потому что по телику шла Олимпиада. И Высоцкий еще умер тогда же, чуть ли не в тот же день. Эх…

Он снова ударился в воспоминания, начал рассказывать, как они собирались вместе и пели песни Высоцкого под гитару и как все были подавлены, когда узнали о его смерти.

– Даже Надя, – сказал он, – с ее консерваторским образованием очень любила его песни.

– Да-да, деда, но все-таки Третье озеро, помнишь?

– А, это? Да, помню. Я ведь даже спросил однажды у него, у Косаря вашего, об этом. Он сказал, что работает в сельскохозяйственном институте и что он инженер, проектирует всякие там сооружения. А я спросил, почему озера так странно пронумерованы.

Я подался вперед, уже готовый кричать: «Эврика!»

– Он показал мне руку. Ту, левую, где пальца среднего нет. И сказал что-то вроде: «Я хотел, чтобы количество озер соответствовало пальцам на моей левой руке», и засмеялся.

Возникла пауза, дед, кажется, почувствовал мое разочарование. Я ждал откровения, а получил дурацкую шутку.

– Извини, – сказал он. – Я хотел бы помочь, но это все, что я знаю.

* * *

Прошла неделя, потом месяц. Дед продолжал прятаться в подвале – он выходил на поверхность лишь ночью, шел в гостевую комнату, залезал под кровать и с головой накрывался одеялом. Солнце пугало его. И по ночам мы слышали, как он тихо ходит по дому, словно потерявшееся ворчливое привидение.

Вообще, если что-то и помогло мне пережить лето и не сойти с ума от тоски – то это книги.

Телика в доме не было, мама целыми днями шила что-то или копалась в саду на заднем дворе, бабушка разучивала с Егором новые партии на пианино.