Центр тяжести

– Ну, я могу подбросить тебе пару идей для сказок. У меня много идей. Я всегда получаю пятерки за сочинения по литературе.

– Да? – Она надела очки, взяла карандаш, чистый лист бумаги и выжидательно посмотрела на меня, мол, давай, Диккенс, диктуй, я внимательно слушаю.

Я задумался, оглядел кухню – взгляд мой застыл на холодильнике.

– «Похититель холодильников», – сказал я.

Повисла пауза. Мама посмотрела на холодильник, потом – на меня. Спросила:

– Чего?

– Это название сказки, – объяснил я. – Главный герой – он крадет холодильники. Как тебе? Представь: в мире пропадают холодильники, люди в ужасе, мороженое тает, производители газировки терпят убытки, потому что никто не хочет пить теплую газировку. Ну и так далее. Катастрофа мирового масштаба!

Мама почесала лоб.

– Мммм, звучит неплохо. Но это не сказка.

– Почему? Ведь в сказках всегда происходят странные вещи. А воровство холодильников – это очень странно.

– Да, но у сказки свои законы: какие бы странные вещи в ней ни происходили, у них должен быть смысл, хотя бы в рамках той реальности, в которой они происходят, должна быть мораль, они должны учить нас чему-то хорошему или предупреждать о плохом, понимаешь?

– Но моя сказка будет учить людей хорошему. Она будет учить, что красть холодильники нехорошо.

Мы переглянулись – и засмеялись. Она погрозила мне карандашом.

– Похоже, кто-то здесь не очень серьезно относится к своей задаче.

– Хорошо, дай подумать. – Я зажмурился, напрягся. – Если тебе нужны чудесные и странные вещи, тогда напиши сказку про похитителя стен.

– Стен?

– Да, стен. – Я хлопнул ладонью по стене. – Просто представь себе этот образ! Ты просыпаешься, а у твоего дома нет одной стены. Ее украл похититель стен.

– Так, – сказала мама. – Меня начинает пугать твоя одержимость похищениями и воровством. Скажи, у тебя есть идеи, в которых ничего не пропадает?

– Ну, – я стучал пальцами по стакану с кипяченой водой, – да. То есть нет. То есть почти. Помнишь, я рассказывал тебе о том, что в нашем поселке есть четыре озера – Первое, Второе, Четвертое и Пятое. А Третьего нет. И никто не знает, где оно. И было ли оно вообще. И если было, то куда пропало. А если его не было, тогда почему озера так странно пронумерованы?

На этот раз мама всерьез задумалась.

– Хммм. – Она прижала кончик карандаша к нижней губе и задумчиво посмотрела куда-то вверх-влево. – Пропавшее озеро. Думаешь, его украл похититель озер?

Я засмеялся.

– Я не знаю. Но я очень хочу выяснить. К тому же если ты напишешь об этом сказку, ты сможешь выдумать все что угодно – пусть это будет похититель озер. Ты ведь сама говорила, что в сказках должны происходить чудеса. Я много думал об этом озере. Иногда мне кажется, что кто-то просто пришел, взял это озеро за край, сложил его аккуратно, сунул себе в карман и ушел с ним. Вот просто так взял и ушел.

– А вот это интересно. – Мама сделала пару заметок на листке бумаги. – Озеро в кармане. Унес озеро в кармане. Слушай, а это отличная идея. Мне надо подумать над ней. Но зачем кому-то похищать озеро?

Я посмотрел в окно. Сотни насекомых летали, вертелись в свете уличного фонаря.

– А может, он не похищал его? Может, хотел просто спрятать? Чтобы защитить. Ну, например, от злого короля.

Эта идея понравилась маме еще больше.

– Спрятать, защитить озеро… – бормотала она, записывая.

(Мне странно сейчас вспоминать все это – эту ночь на кухне, этих насекомых в свете фонаря за окном, и этот диалог: вот так, буквально из ничего родилась новая история, одна из самых известных маминых сказок; и вот вопрос: если бы я знал тогда, как сильно эта сказка про спрятанное озеро аукнется мне в будущем, как бы я поступил?)

* * *

Ночные встречи на кухне стали для нас чем-то вроде традиции. Я делал вид, что ложусь спать, дожидался, пока Егор засопит на соседней кровати, выбирался из-под одеяла и, шлепая тапочками, шел на кухню, где за обеденным столом, обложенная черновиками, сидела мама.

Однажды мне даже удалось уговорить ее прочесть мне один из ее черновиков:

<сказка без названия>

Она дышала музыкой. Буквально. Нина родилась с особым даром – ее легкие, пропуская воздух, умели создавать мелодии.

Когда она появилась на свет, акушер долго не мог понять, что происходит, – ребенок плакал, но вместо плача операционную затопила симфония, такая грустная и пронзительная, что все, кто находился в комнате, тоже разрыдались.

Нина росла, а вместе с ней росли ее легкие. Она училась управлять своим даром, училась создавать, конструировать звуки, непохожие ни на один музыкальный инструмент.

Конечно, не все были рады ее дару. Родителям пришлось купить дом, одиноко стоящий в поле, потому что рядом с людьми они жить не могли. Соседи, сперва очарованные мелодичным дыханием девочки, через какое-то время начинали злиться, жаловались на «шум», требовали тишины хотя бы ночью. Но ведь Нина не могла не дышать, и даже ночью ее легкие сплетали из звуков дыхания новые симфонии и колыбельные.

И так они переехали очень далеко и жили в поле, где росли подсолнухи. Отец и мать ее могли уснуть, лишь заткнув уши ватой.

* * *