Неудивительно, что ни одна из утопических программ преобразований так и не была реализована в период империи. Традиционная сеть ирригационных каналов продолжала функционировать и тщательно обслуживалась, а успехи в строительстве новых сооружений в период империи были очень скромными. В царский период в Туркестане было реализовано всего два крупномасштабных ирригационных проекта. Первый, вдоль русла реки Мургаб в Закаспийской области, был попыткой реконструировать ирригационную сеть XIII века, питавшую оазис Мерв. В 1887 году всю землю вдоль реки объявили личной собственностью царя, который щедро выделил средства на создание модели планового развития. Мургабские владения империи, как называли эти земли, включали в себя несколько каналов и водохранилищ, которые накануне Первой мировой войны орошали 25 000 десятин (27 500 га) земли. Кроме того, в проект входили гидроэлектростанции, экспериментальные фермы и фруктовые сады, а также план нового города Байрамали. Бо́льшую часть этой земли сдавали в аренду русским поселенцам. Второй крупный ирригационный проект развернулся в Голодной степи, где первые неудачи Кауфмана следовало компенсировать другими проектами. Отчасти он был делом рук великого князя Николая Константиновича, племянника Александра II, которого за распутство отправили в ссылку в Ташкент: он украл у своей матери бриллианты, чтобы расплатиться за свои похождения, его объявили сумасшедшим (официально он «страдал от нравственной распущенности») и отправили в Ташкент доживать свою позорную жизнь в безвестности у границ империи. В Ташкенте он, похоже, нашел свое предназначение и вложил немало сил и средств в ирригационные системы. Кроме того, он очень серьезно подошел к затее изменить русло Амударьи, но в конце концов остановился на небольших проектах. Наиболее успешным из них было расширение старого оросительного канала и строительство канала «Николай I», протянувшегося далеко в Голодную степь. Впоследствии российское казначейство приобрело этот канал, и он стал базовым элементом более крупной оросительной системы, построенной незадолго до войны. В 1913 году открылся первый крупный канал, построенный с использованием современных технологий и названный в честь Романовых; ожидалось, что он будет орошать 45 000 десятин (50 000 га). И все же полвека работы принесли весьма скромные результаты. Российские наблюдатели осознавали скудость имперских достижений, особенно сравнивая их с тем, что делали британцы в Пенджабе. «По сравнению с тем, чего добились английские инженеры, – писал один обозреватель в 1906 году, – наши слабые и в общем неудачные попытки орошения небольшого участка земли в Центральной Азии определенно кажутся жалкими и незначительными»{81}
. Другие проекты принесли плоды столь же скудные. Туркестан по-прежнему оставался территорией мелких крестьянских угодий. Там не было ни плантаций, ни крупной промышленности, а хлопковый бум произошел лишь благодаря мелким земледельцам.Когда династия Цин заново завоевывала Восточный Туркестан, ее политика основывалась на другой цивилизаторской миссии. Цзо Цзунтан обратился к старой школе государственного управления, основанной не на европейском духе просвещения, а на конфуцианской классике; при этом он оставлял пространство для осуществления технической модернизации. Возможно, Цзо не читал датированных 1820 годом воспоминаний Гуна Цзычжэня (с которым мы познакомились в главе 3), но они оба возлагали на Синьцзян схожие надежды. Коренное население нужно было приобщить к конфуцианским нравственным ценностям. Параллельно с этим предполагалось вложить значительные средства в мелиорацию земель, расселение ханьских крестьян и хуэй-цзу, внедрение китайской административной системы и конфуцианского образования – все это должно было превратить новую провинцию в цветущий сад, который сможет сам себя обеспечивать{82}
. Вскоре эти надежды рассыпались в прах: проекты не осуществились из-за нехватки ресурсов; а идею школы государственного управления сменила программа глубинных реформ, основанных на европейских ценностях, поскольку империя Цин искала выход из того затруднительного положения, в котором оказалась.