Центральная и Южная Европа

— Я побывал уж в Сирии и повидался с султаном, который прислал вам поклон. Язычники так вас боятся, что бегут при одном вашем имени! Вот вам ваши доспехи!

И, сорвав крест, он отбросил его в сторону вместе с посохом странника и перевязью.

Между тем заяц успел у него увернуться, и, израненный, с распоротым боком, опрометью кинулся прочь и, прибежав на суд, упал в ноги благородному льву, жалуясь на Ренара.

— Господи Боже мой! — воскликнул в негодовании король. — Что сделали мы, освободив этого подлого мошенника! Господа бароны, бегите за ним, ловите его, и если вы его не поймаете, я никогда вам этого не прощу!

Надо было видеть, как наперегонки кинулись звери в погоню за Ренаром. Ренар же, видя бегущих к нему баронов, по развернутому знамени сразу понял в чем дело и, не теряя ни минуты, бросился наутек. По дороге удалось ему передохнуть в одном гроте, но королевские бароны, уверенные в успехе, и тут осадили его с кликами победы и радости, и Ренару пришлось покинуть свое убежище и снова бежать, изнемогая от усталости, через силу отбиваясь от настигавших его врагов.

Казалось, все кончено: сейчас его схватят и опять потащат к виселице.

Но тут завидел лис башни своего замка Мопертюи, и этот отрадный вид возвратил ему бодрость и силы. Еще одно отчаянное усилие — и он очутился в своем недоступном замке, где мог жить, ни о ком не заботясь, целые годы, где много было запасено всякой провизии и где радостно встретили его жена и дети и осыпали ласками и поцелуями. Белым вином обмыли они его раны и усадили его на мягкую подушку. Скоро подали и обед. Правда, не хватало в нем жареного зайца, но Ренар был так утомлен, что почти ничего не мог есть и ограничился одним крылышком курицы. На другой день ему пустили кровь, и вскоре он совершенно оправился.

Рассказ о том, что сталось дальше с Ренаром, составил бы еще целую книгу, и я отлагаю его до другого раза. Теперь скажу только, что со времени своего бегства Ренар так боялся королевского правосудия, что не решался иначе выходить из своего замка, как переодетый. То скрывался он под шапкою доктора, судьи или купца, под епископскою митрой и кардинальскою шляпой; то сменял он платье врача на придворный костюм; видали его даже в одежде монахинь, простых городских женщин и владелиц замков. Рассказывают, что побывал он и императором. И во всех этих образах исконный враг Изегрима успел наделать достаточно шуму. Глубокомысленный ли политик с виду, мудрец или философ, был он в душе все тот же изменник и лицемер, тот же враг спокойствия и мира, все тот же предатель, обнаруживавший–таки в конце концов краешек своего рыжего хвоста и со всех сторон подвергавшийся травле. Оттого–то и не смеет он более появляться в народе, и слухи о нем совершенно затихли в нашей французской земле. Ушел ли он за горы или серьезно отказался от мира, — ничего не известно. Но если кому–нибудь удастся открыть его убежище, мы покорнейше просим нам о том сообщить, чтобы мы могли прибавить к нашей истории новые рассказы о его приключениях.

ИСПАНСКИЙ ЭПОС

Сид Воитель Пересказ Е. Балабановой и О. Петерсон в редакции Н. Будур

Гнев душил дона Диего Лаинеса, владельца имения Бивар, из славного рода Лиана Кальво, первого судьи Кастилии, когда думал он об оскорблении, нанесенном его благородному, богатому и древнему дому, ибо стал он слишком стар, чтобы взять на себя мщение. Не мог он ни спать, ни есть и, не поднимая глаз, сидел у себя в комнате, не смея даже выходить из дома, и избегал разговаривать с друзьями, опасаясь, как бы не оскорбил их позор его.

Наконец позвал он своих сыновей и, не говоря им ни слова, стал по очереди жать им благородные, нежные руки: не для того, чтобы по линиям их прочесть их судьбу — этот дурной обычай колдунов не был тогда еще введен в Испании, а для того, чтобы они сказали ему: «Довольно, государь! Чего желаешь ты? Выпусти нас, или мы умрем, ибо больно нам нестерпимо».

Надежда на успех почти совсем уже погасла в его душе, когда дошел черед до младшего его сына — Родриго. Но часто счастье находишь там, где совсем его не ожидаешь. С горящими глазами, как у тигра, полный гнева и отваги, обратился к нему сын его Родриго с такими словами:

— Выпусти меня, отец! Не ровен час, случится какая беда! Не будь ты отец мой, не стал бы я тратить слов: этою самою рукой растерзал бы на части; пальцы мои пронзили бы плоть, как кинжал или копье!

Обрадовался старик и заплакал от счастья, услышав речи, достойные не мальчика, но мужа.

— Сын души моей, — сказал он, — гнев твой успокаивает и радует меня! Эту угрозу, мой Родриго, исполни ты над нашими врагами: отомсти им за нашу честь, которая погибнет, если ты не восстановишь ее теперь!

И он рассказал об оскорблении, нанесенном его дому, и благословил сына и его меч.