Центральная станция

– Тогда ешь, – сказал голос; что-то огромное и нечеловеческое, словно гигантский кит, надвинулось на нее, почти задушило, и она прильнула к резиновому телу, пахшему морской солью и водорослями, к жесткой на ощупь коже, прижалась носом к исполинскому брюху, рот наполнился слюной, клыки удлинились, погрузились в резиновую плоть, насыщаясь, не уставая насыщаться этой громадой, этой чуждой сущностью, слишком огромной и сильной, чтобы ее можно было осознать. От обилия пищи Кармель сжалась, стала задыхаться, и голос в ее голове, смеясь и удаляясь, сказал:

– Почему люди вечно сравнивают нас с китами?

Кто совершил поджог, так и не установили. Все началось с огонька, с цветной вспышки. Полицейские боты встревоженно забибикали. Пляшущие на-нахи, видимо, опьяненные пламенем, заплясали усерднее, пот струился по их пейсам и скатывался, впитываясь в белые рубашки.

Бог пылал.

Элиезер, творец, казалось, был заворожен огнем не меньше зевак. Часто ли мы рождаем бога, чтобы его убить? Жертвоприношение – древнейший человеческий обычай.

Губы Элиезера еще шевелились, но песню пожрал рев пожара.

Бог пылал.

Те, кто следил за нодальными фидами, видели, что то же происходит и внутри Разговора: сложная форма Иного начинает фрагментироваться, медленно распадается сеть, крупные ноды отсоединяются, структура превращается в множество разрозненных мелких сетей. Возможно, так же вырождается в людях память. Возможно, это простейшая из перемен: лед ведь тоже превращается в воду. Так или иначе, бог горел, распадался и еще кричал, беззвучно, рядами нулей, которые заставляли зевак вздрагивать и убегать.

– Кармель! – сказал Борис.

Мириам побежала за ним. Она боялась за девочку: как бы Борис, со всеми его добрыми намерениями, не сделал какую-нибудь глупость. Кто-то должен за ним следить.

У входа в книжную лавку стоял ее брат, Ачимвене. Борис замер.

– Ты, – сказал Ачимвене страшным голосом. Бедный Ачи, подумала Мириам. – Я велел тебе оставить ее в покое.

– Я просто… – Мириам видела: Борис разозлился тоже. Такого с ним почти и не бывало. Даже в юности он редко проявлял эмоции, особенно негативные. – Я просто пытаюсь помочь.

– Нам не нужна твоя помощь, Борис! Убирайся! Убирайся на Марс, или где ты там жил. Думаешь, раз ты прилетел с Верхних Верхов, так все теперь будут под тебя подлаживаться, будто ты какой-то, какой-то…

Но Борис без слов прошел мимо. Ачимвене беспомощно замолчал. Потом промямлил:

– Мириам…

Она не знала, что сказать. Ачимвене развернулся и вошел внутрь, и она последовала за ним.

Стройными рядами на полках – книги. Бумажные, с характерным странным запахом. Полки на полках, книги на рассыпающихся книгах. Где ее брат все это нашел? В его одержимости есть что-то нездоровое. Что-то нечистое. Печальное отражение его существования, думала она: появление вампира – лучшее, что случилось с ним в жизни.

По крайней мере, теперь он не думает о книгах.

– Ачи?

– Кармель!

Вслед за братом Мириам взобралась по узкой лесенке. Кармель лежала – отдыхала? – на узкой кровати. Окно открыто, с улицы доносится запах пожара. Борис склонился к стриге.

– Я спала, – сказала Кармель. – А теперь проснулась.

– Он всадил в тебя лошадиную дозу наркотика. – Ачимвене обвиняюще указывал на Бориса. – Я был в отъезде, в Тель-Авиве, покупал книги, я не знал…

– Ачи, я сама его попросила.

Мириам посмотрела на брата. Тот стоял рядом с Кармель, а она, присев, зевала. Белая ночнушка липла к тонкому телу. Ачимвене стиснул руки. Будто молится.

– Зачем? – спросил он.

– Потому что я хочу поправиться, Ачи! – Она подняла голову: в огромных глазах – страдание. – Я не хочу быть той, кто я есть.

– Почему?

– Я хочу… Потому что… Ачи…

– Ты хочешь быть со мной.

– Мужчины, – сказала Мириам, но с улыбкой. – Мир вращается вокруг вас, само собой.

– Кармель, – вступил Борис. – Что случилось?

– Я ушла, – ответила она. – А потом вернулась.

– Кармель…

– Хватит, – оборвал его Ачимвене. – Борис, вон отсюда.

– Послушай, сейчас…

– Борис, – перебила Мириам. Мужчины – как дети. С ними надо говорить медленно. – Пошли уже.

Она взяла его под руку. Он не сразу, но подчинился. Она заметила: когда его взяла злость, ауг стал темнее обычного. Борис позволил свести себя вниз. Наверху ее брат и Кармель все говорили, но так тихо, что понять что-либо было невозможно.

На улице Мириам выдохнула. Воздух был задымлен. Что-то надвигается, подумала она, или – или идет к концу.

– Я хочу, чтобы ты оставил ее в покое, – сказала она Борису.

Тот открыл рот, словно хотел что-то возразить, потом закрыл, как-то сгорбился.

– Хорошо.

Они пошли домой, рука в руке. Он не плохой, думала она. Он просто мужчина.

– Мотл?

Исобель плыла во тьме, и тьма на нее давила. Она сделала усилие, что-то поддалось, внезапно возник свет, ворвался воздух, и она поняла, что была внутри кокона.

И вновь вселенная-1.

Исобель вытащила провода из плоти. Выкарабкалась из кокона; руки ее тряслись. Заметила на теле ожоги. Чуть не рухнула на пол, но сильные металлические ладони поймали ее и удержали.

– Мотл?

– Я искал тебя. Чтобы объяснить…