Центральный Зомбиленд

Однако скорость не отпустила, и лимузин с возмущенным воплем не утихающих сирен впечатался в крайний слева грузовик. Находившийся как раз перед ним второй робополицейский точно не мог уместиться между решетками радиаторов двух механизированных монстров. Грузовик меж тем покачнулся и, вальяжно улыбаясь остатками робополицейского на капоте, очень медленно и нехотя завалился налево. Сирена умерла одной из первых. Давящее на сознание и желудок чувство отпустило, и Кириллу стало нереально приятно. Подушки безопасности надежно и нежно фиксировали его как в колыбели, повернув голову как раз в сторону падающего грузовика. Спать от такого вида расхотелось в принципе. Кирилл ощущал каждой клеточкой кожи жизнь. И при этом не только свою.

– Собрать систему безопасности, – говорить было тяжело, но компьютер повиновался.

Подушки, весело посвистывая, сдулись и спрятались за панелями. Картина, явившаяся Кириллу в полной красе своей, впечатляла. Грузовик, лежавший на боку, потратив приличное время на раздумья, все-таки решил полыхнуть. Только сделал он это слабовато для такой махины, самую малость ухнул и затем медленно горел. Не ярче, чем поленья в камине. Черный лимузин был умнее. Гореть он не собирался, несмотря на полностью смятый перед, нутро которого было подцеплено и вырвано упавшим грузовиком. Робополицейские посреди перекрестка пылали уже не так сильно, но создавали мистического вида дымовой столб, подпиравший удивленные небеса.

Было очень тихо, слишком тихо. Тишина разлилась вокруг подобно маслу. Обволокла и разбитые, и целые машины невидимой и непроницаемой пленкой. Наверно, так тихо бывает всегда после слишком громкого шума. Мысль показалась Кириллу логичной и правильной.

И среди этого безмолвия, он чувствовал чье-то присутствие. Конечно, подобные ощущения не посещали его ни разу в жизни (без всяких «кажется» и «наверно»), но перепутать он не мог. Он чувствовал рядом чужой разум. Буквально так, как чувствуют жар солнца на обнаженной коже, как чувствуют струи дождя, как чувствуют мягкую нежность женщины под ладонью, когда ее сердце бьется где-то рядом с кончиками твоих пальцев и прерывистое дыхание тревожит их неподвижность.

Кирилл знал, где этот разум. Там, в глубине длинной черной машины. Почти видимые сверкающие волны, казалось, исходили из нее. Кирилл знал… И снова никаких «кажется» и «наверно»! Именно знал, что разум этот встревожен и обеспокоен, что разум ищет помощи и спасения, что он боится, очень боится. Однако даже в этом страхе Кирилл купался, как в лучах света. Даже этот страх давал ему силу и наслаждение, и он хотел все большей и большей близости к этому разуму. И еще Кирилл знал, что разумов два.

Клацающий звук хлопнувшей дверцы зомбимобиля проколол тишину. Почти сразу хлопнуло еще в нескольких местах, затем хлопки покатились дальше по пробке. Кирилл с трудом оторвался от созерцания волшебной машины и обернулся.

Водители всех ближайших зомбимобилей уже вышли и стояли рядом с ними. Из тех, что были поодаль тоже выбирались зомби. Головы их были обращены в одном направлении. Лица выражали одно чувство. Не ощущение, а именно чувство. Кирилл подумал, как же странно и неприятно видеть это чувство на лицах зомби… других зомби. Еще более неприятно было осознавать, что ты испытываешь такое же. Как же назвать это чувство, с чем его сравнить? Что притягивало их, манило к разбитой машине? Бедность запаса слов на подкорке не давала выйти нужному определению, хотя оно вертелось на языке. Зависть? Желание? Наслаждение? Все не то…

– Голод. – Собственный хриплый шепот заставил Кирилла содрогнуться.

Остальные зомби молчали. Молчали и подходили все ближе к месту аварии. Даже не подходили. Словно в нерешительности они так медленно и незаметно двигались в этом направлении, что казалось, исходящие оттуда тонкие светящиеся паутинки притягивают их, как мух к логову затаившегося паука. Впрочем, Кирилл знал, что паук не осилит столько мух сразу. И паук это знал.

Кирилл недоуменно посмотрел на распахнутую дверцу своей машины. Когда он успел открыть ее? Когда успел вылезти наружу? Только думать было тяжело. Голод усиливался. Даже не усиливался, а накатывал сплошной высокой волной, уносящей от спасительного берега. Он хотел… Нет, он страстно желал приблизиться к этому живому манящему разуму, схватить его и поглотить. Вобрать в себя до последней капли и крошки. И ничего в жизни он не желал с такой силой и с таким отвращением к самому себе. В этот миг в этом месте он ненавидел себя, так как точно знал, что сейчас сделает. Ненавидел себя за то, что желал это сделать.

А впереди на фоне размазанного мира источала притягивающий сияющий разум покореженная черная машина.

Тишины вокруг уже не было. Шарканье сотен ног, глухие удары тел, сталкивающихся с замершей техникой и с себе подобными, и еще один звук, исключительно неприятный. Кирилл зажал руками уши. Звук не исчез. Тогда он зажал свой рот, потому что это его горло издавало настолько мерзкое и довольное урчание, что хотелось задушить себя. Как ни странно, это помогло.