Центумвир

Истомин вопросительно приподнял бровь. Легкое движение мимики и сгустившийся от напряжения воздух резко разрубила тяжесть, снова исторгающаяся из него, его глаз, безусловно сминающая того, кто его раздражал. А Олег, тотчас не давший подтверждение, Истомина начал раздражать. В серо-зеленых глазах смена с беспристрастности на тень отвращения в прогрессивно разрастающемся темном льде раздражения, делающая таранящее веяние токсичным, ядовитым, с металлическим привкусом, прошивающим насквозь и оставляющим болезненную ломоту, как предупреждение, что еще секунда и может стать еще хуже – Истомин раздражен до такого тонкого предела, когда ясно осознаешь, что его терпение подходит к концу, а вокруг уже атмосфера, отчетливо дающая понять, что методы у него крайне жесткие и направлены только на быстрое и эффективное достижение того, что ему необходимо. Требуемое нужно сделать прямо сейчас.

– Да. – Ответил Олег, будто выплюнул, отворачивая голову.

Истомин повернулся и пошел по направлению к выходу, сделав краткий жест и двое молодцев, пришедших с Олегом, последовали за ним.

Я с ускоренно бьющимся сердцем смотрела вслед Истомину, ощущая, как путается в крови непередаваемая смесь тревоги, воодушевления, опасливости, предвкушения. Чувствовала, как все это сплетается и горячим свинцом оседает за грудиной, затрудняя дыхание.

– Ален, – негромкий голос брата, упреждающе глядящего на взбудораженную меня, с безотчетной голодной полуулыбкой, буравящую взглядом проем двери, который пересекла тварь, полтора месяца назад с амбалами встретившая моего брата после того, как Илью выпустили из ментовки так и «не сумев» найти за что же зацепиться. – Тише, мелочь. Напоминаю во второй раз за это утро: мы цивилизованны и сочувствуем Олегу, очень переживающему за отца, которого на днях отправят по этапу за двести двадцать восьмую.

Я торопливо вошла в его кабинет, пытаясь сдержаться, чтобы не добивать наконец-то получившую по заслугам ненавистную тварь. У нее и без того все подходит к полному краху в жизни. Надо бы, что ли, написать благодарственное письмо этой социальной службе по ликвидации жизненных неурядиц, ибо мне нравится эта галочка в строке пункта «истребить монстров».

***

Три напряженных дня подготовки к знаковому событию – планирование открытия головного в Москве и восьми его филиалов. Нервы были напряжены до предела, мы с Ильей спали мало, сотрудники тоже. Из-за этого начались провисы в работе, которые не сразу исправлялись и если прежде это было серьезным, то сейчас, с учетом обстоятельств, не казалось таким важным.

Мы готовились к рывку, к полету, и от тщательности подготовки зависело качество этого полета, спонсируемого Истоминым и его людьми. Потому не было времени даже вдохнуть.

Меня с каждым днем все сильнее напрягал факт реального расклада: Илья уезжает в столицу и разворачивает там империю под руководством Истомина, я остаюсь здесь и этот офис и его работу будут подготавливать для того, чтобы мы смогли принимать и без проблем выводить бабло, которое будет выделяться тем человеком, который приедет сюда после Истомина.

Илья часто был с ним эти дни и поздними вечерами, когда основная часть работы была сделана, и мы с братом оставались наедине, он с легким, почти незаметным напряжением сплетающимся с предвкушением в глазах, рассказывал, что мы в городе не одни такие, кто заинтересовал Истомина, и готовится спираль, где ее участники не будут знать друг о друге, не будут видеть друг друга, но делать будут все приблизительно одно и то же.

Я догадывалась еще и о том, от чего так уклонялся Илья при моих расспросах – почему именно остается филиал, почему Истомин полностью не перетаскивает отсюда понравившуюся ему игрушку. Илья не хотел об этом говорить, он рассказывал только то, что мне необходимо было знать, но в детали не углублялся вообще.

Впрочем, особо пытать его и не нужно, ведь все было просто, если рассуждать логически: филиал нужен, потому что часть спирали, предназначенной другому и подготовляемая Истоминым, должна быть подконтрольной ему самому. Мы с Ильей родственники и очень близкие, значит, высока вероятность, что его щупальце, запущенное через сотни кэмэ в чужую паутину, будет сидеть в ней прочно и долго. И у меня даже сомнений не было, что это совсем неофициально. Что эта инициатива Истомина в том мире, где он живет, вообще... неофициальна, в общем.

Когда я об этом думала, составляя общую картину, у меня появлялось чувство бесконечного падения. Перехватывало дыхание, мысли стопорились, в теле легкое онемение, потому что я только сейчас понимала, насколько широко можно шагать, какие вещи можно делать, как много всего… существует. Это пугало, наводило ассоциации с домашней кошкой, выросшей в большой просторной квартире и считающей ее миром, неплохо изученным и понятным, а тут ее вынесли на улицу и она увидела, что мир далеко за пределами стенам, он совершенно иной, в нем так много всего, он очень большой, бескрайний. Это пугало, да, но я абсолютно точно понимала этот блеск в глазах брата, я чувствовала в своих глазах такой же.