«Центурионы» Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI в.

За Иваном дело не стало. Отправляя спустя две недели Кутуша обратно, он писал хану, что верный союзническому долгу и братской дружбе, «ныне посла есмя на поле на орду Махмет-Аминя царя да и брата твоего царевых Нордоулатовых уланов, и князей и казаков с ним есмя послали, да и русскую рать с ним есмя послали» с наказом, как пойдут Ахматовичи против Менгли-Гирея, «идти на их орду» и улусы их «имать», и быть «у них на хребте и недружбу бы им чинил, сколко им Бог пособит»⁶⁷. Разрядные книги позволяют уточнить, кто именно вошел в состав русской пособной рати – «великой княгине резанской (Аграфене Федоровне, вдове великого князя Рязанского Ивана Васильевича. – В. П.) велел князь великий послати воевод Сунбула Тутыхина (двоюродный брат отца Степана Сидорова Григория. – В. П.) да Микиту Инкина сына Измайлова, а князю Федору (брату покойного рязанского великого князя. – В. П.) велел послать Матвея Булгака Денисьева»⁶⁸.

Поход по уже известному маршруту снова, как и прежде, обошелся без боевых столкновений. Менгли-Гирей и Ахматовичи, постояв некоторое время друг против друга «усть Сосны» в укрепленных таборах («крепость учинив») и учинив «стравку» (т. е. прощупав намерения и силу друг друга в серии стычек удальцов-богатуров), после чего крымский «царь», сославшись на то, что де кони у него устали, а корму нет, и к ордынскому «царю» помощь идет, не дождавшись подхода рязанско-казанской рати, повернул назад⁶⁹. Ну а раз хан ушел, то и смысла продолжать новый «польской поход» не было. В итоге посланная Иваном III «пособная рать» тоже повернула восвояси⁷⁰. И, поскольку в этой экспедиции снова, как и в прошлый раз, принимали участие все рязанские полки, то вряд ли Степан Сидоров, которому к тому времени исполнилось 25–26 лет, остался в стороне.

За исключением этих эпизодов, если судить по летописным и разрядным записям, на южной «украине» в конце XV – начале XVI в. было относительно спокойно. Пользуясь же тем, что крымский и казанский «цари» были его «братьями» и союзниками, Иван III в начале 90-х гг. переориентировал главные свои усилия во внешней политике на западное, литовское направление. В этой связи отметим, что с Литвой у Рязани были давние счеты, еще со времен Олега Рязанского, который попытался было стать «третьей силой» в споре Литвы и Москвы за право собирать под свою руку русские земли. Ноша эта оказалась неподъемной для Рязани, однако на рязанско-литовском пограничье ситуация оставалась неспокойной. Взаимные наезды и мелкие конфликты продолжались, свидетельством чему может служить посольство во главе с Василием Хребтовичем, прибывшее в Рязань к великому князю Ивану Федоровичу летом 1456 г. с жалобой от великого князя Литовского Казимира на своевольство и бесчинства рязанцев. Казимир наказывал своему послу передать Ивану, что годом раньше, в канун Николина дня, «твои люди з твое земли пришодши безвестьно… войною, под город наш Мценеск, место зажьгли, села повоевали и многии шкоды починили, и люди головами в полон повели». Но набег на Мценск был достаточно крупной акцией, а вот более мелкие наезды и разбои были обыденным явлением. Рязанцы, не особо церемонясь, согласно жалобам литовских «украиньников», регулярно чинили на пограничье «кривды и шкоды велики», «татьбы, забои и грабежи», «места и села жгут» и «головами в полон ведут», «зверя бьют, а пьчолы дерут, а по рекам бобры бьют и рыбы ловять, где изъдавна им входов не бывало», и «иные многие шкоды делают»⁷¹. Одним словом, пути-дороги рязанцам на литовские «украины» были хорошо ведомы, и, когда Иван III во исполнение прежних договоров призвал своего «сестрича» Ивана Васильевича послать своих воевод вместе с москвичами против Литвы, они знали, куда идти и что делать.