«Центурионы» Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI в.

И, завершая наше вступление, сделаем еще пару замечаний, которые могут показаться парадоксальными и даже еретическими. Первое. Похоже, что «сотенная» реформа середины 50-х гг. XVI в., проанализированная, в частности, О.А. Курбатовым⁴⁰, имела серьезный внутренний изъян. Она была, судя по всему, неизбежной, учитывая рост численности русского войска при Иване Грозном. Однако раньше, при Иване III и Василии III, полевые армии были, как правило, небольшого размера (до 10 или немногим больше тысяч, в лучшем случае, если предпринимался серьезный, с далеко идущими стратегическим целями поход, – до 15–20 тысяч «сабель и пищалей», как, например, в Смоленском походе Дмитрия Жилки в 1502 г.⁴¹, очень редко больше). И «большие», и полковые воеводы могли напрямую командовать подчиненными им частями (в силу их немногочисленности). Теперь же, с 50-х гг., в армейскую структуру была введена промежуточная инстанция – те самые сотенные головы. Именно на них оказалась возложена основная тяжесть непосредственного командования войсками на поле боя, а «большие» воеводы в еще большей степени, чем раньше, стали заниматься административными вопросами со всеми вытекающими отсюда последствиями – как положительными, так и отрицательными.

И второе. Касаясь роли римских центурионов, авторы «Римских легионов в бою» отмечали, что «центурионы были оплотом и хранителем военных традиций, но в то же время наиболее консервативной частью армии, часто противниками различных инноваций»⁴². На наш взгляд, эти слова могут быть отнесены в полной мере и к среднему командному составу русского войска второй половины XVI в. В условиях неразвитости военной теории и господства практического способа овладения военными премудростями, отсутствия привычки к осмыслению накопленного военного опыта (выше мы уже писали о том, что жанр военных мемуаров или записок, достаточно развитый к тому времени на Западе, в Московской Руси отсутствовал) традиционализм мышления русских начальных людей среднего звена, «штаб– и обер-офицеров» создавал определенные препятствия на пути быстрой адаптации новшеств в военном деле к нуждам русского военного дела и искусства.

И вот теперь, когда мы обрисовали в общих чертах важную роль, которую играли в «легионах» Третьего Рима их «центурионы», можно перейти к жизнеописанию некоторых из них…

Очерк I Рязанский примипил: Степан Григорьев сын Сидоров

Повествуя в своем памфлете «История о великом князе Московском» об учиненном Иваном Грозным «побиении боярских и дворянских родов», князь А.М. Курбский среди прочих казненных по приказу царя упомянул и Григория Сидорова, «с роду великих синглитов резанских»⁴³. И, сообщив об очередной жертве «зверя», князь-эмигрант счел необходимым сделать небольшое пояснение относительно отца Григория Сидорова – о Степане, «муже славном в добродетелях и в богатырских вещах искусном», который, оказывается, «служаше много лет, аж до осмидесяти лет, вернее и трудолюбне зело империи Святорускои»⁴⁴. В этом кратком известии обращает на себя внимание одна деталь – согласно словам Курбского, Сидоров-старший дожил до 80 лет. Учитывая, что службу тогдашние служилые люди начинали рано, с 15 лет, то, выходит, рязанец провел в седле с саблею в руках не много и не мало, а 65 лет! Для той эпохи редкий, если не исключительный, пример ратного долголетия! Казалось бы, уже из-за одного этого судьба Степана Сидорова заслуживает пристального внимания, но, увы, кроме краткой биографической справки о «муже славном» у С.Б. Веселовского, Ю.Д. Рыкова и отчасти – у А.В. Кузьмина⁴⁵, больше ничего в нашем распоряжении нет. Опробуем восполнить этот пробел и реконструировать биографию Степана Григорьева сына Сидорова, потомка рязанского боярского рода, по дошедшим до наших дней немногочисленным источникам.