Цепь

— Тем лучше! — насмешливо воскликнул Сау­лов. — Так вот, перед вами Саулов, Викентий Модестович Саулов. Он хороший человек, честный, добропорядочный. Мухи не обидит. Немножко со странностями- любит, например, тряпичные куклы. Но скажите, у кого их нет, странностей-то? А гадости всякие проделывали другие — поручик Викентий, Маркелов, Колесниченко… Господи, сколько же их было — разных-то!.. Но ни в одном вашем архиве не хранится ни моих фотографий, ни такой, например, пустяковины, как отпечатки пальцев. Нет у вас отпечатков пальцев Викентия Модестовича Саулова, нет!.. Поэтому все улики, все доказательства, которые вы предъявите суду, — это блеф. Единственное, в чем я признаюсь, запомните, только в том, что незаконно перешел в тысяча девятьсот тридцать втором году границу Советского Союза вместе с десятилетней племянницей. Но кто же меня осудит за любовь к родине и желание вернуться на родину, в Россию. А?.. Безусловно, вы сможете осудить меня на смерть. Это в ваших силах, и к этому я го­тов…

— Судить вас будет суд, — тихо возразил следователь.

— Да, да… Все равно… Но в памяти людей, которые знали меня, я останусь честным русским че­ловеком, добрым, мягким, прекрасным преподава­телем. Запомните!.. Все мертвы — и Юсуф-Бек, и комиссар Орел, и Бородин, и учитель Клычев, и Алина… Все… И те, кто знал меня в девятнадцатом году, и в сороковом, и в сорок третьем… Все! Больше вы от меня не услышите ничего, ни одного слова, ни одного признания, ни одной фамилии. Ищите, докапывайтесь, а я посмотрю!.. Прошу отправить меня в камеру…

Сознаюсь, этот взрыв выглядел весьма эффектным, даже для нас с Веней, людей, достаточно повидавших на своем веку преступников разных мастей и рангов.

Следователь внимательно посмотрел на Саулова.

— Прежде чем вас уведут в камеру, — заговорил он, — я хотел бы сказать вам, гражданин Саулов, вот что… На этом стуле, на котором вы сейчас сидите, в разное время сиживали разные государственные преступники. Одни говорили еще “складнее” вас, другие юлили, изворачивались, закатывали истерики, умоляли. Но все они в конце концов признавались в своих преступлениях. Они вынуждены были признаваться. Им, как и вам сейчас, казалось, что прошлое осталось в прошлом, что им удалось уничтожить всех свидетелей, скрыть все факты, замести все следы своих преступлений. Нет, это не было их самоуверенностью или заблуждением. Это была их надежда!.. И они хотели эту надежду сохранить. Ведь она давала им силы юлить, изворачиваться, лгать. Вы не оригинальны, гражданин Саулов. Сейчас вы играете в свою неуязвимость, ибо она дает вам хоть какую-то надежду. Но вы не мышка, а мы не кошки. И здесь не играют в игры. Мы работаем, гражданин Саулов. И, можете быть уверены, работаем не за страх, а за совесть. Для всех нас было самым трудным разыскать вас. Разыскать, понимаете? И это удалось сделать, а остальное… Стоит ли мне уверять вас, что вы все расскажете? Вы и сами в глубине души это осознаете. Вам хочется покуражиться? Бога ради!.. Мы терпеливые люди, нас хватит на ваш кураж! И еще… Вам хочется остаться в глазах вашей семьи и тех, кто вас знал, “чистеньким”, “жертвой”? Вот этот фокус у вас не выйдет. Мы постараемся раскрыть все ваши преступления, день за днем, месяц за месяцем мы пройдем по следам, оставленным вами в жизни. Их много, этих следов, и далеко не все вы их стерли. Остались люди — они вас будут обвинять. В архивах остались документы — мы их найдем, ведь вы недаром так ненавидите эти самые архивы! Остались родные, близкие тех людей, которые были уничтожены вами или по вашему приказу, и их память окажется самым страшным и главным вашим обвинением на процессе. Ваша семья… Возможно, они и в самом деле честные люди…

— Да, — глухо обронил Саулов. — Честные… Да!..

— Мы заканчиваем нашу предварительную беседу… Но я все-таки хочу задать вам еще несколько вопросов.

Саулов, опустив голову, молчал. На висках у него набухли жилы. Руки судорожно обхватили колено.

Следователь достал из стола фотографию. На ней была изображена Ксения Эдуардовна Галицкая, то есть Алина Глебовна Саулова: высокая прическа, высокий стоячий воротник глухо застегнутого платья.

Очевидно, эту фотографию Галицкой и видела в свое время Ангелина Федоровна Пономарева, достав из секретера Клычева семейный альбом. Странно, каким образом эта фотография могла попасть к учителю Клычеву: ведь он не знал Галицкой, как теперь выяснилось.

— Скажите, гражданин Саулов, — произнес следователь, — когда была сделана эта фотография?

Саулов долго и внимательно рассматривал фотографию, потом, возвращая ее следователю, ответил:

— Наверное, в двадцатых годах. А что?

— Но ведь Алина Саулова родилась в…

— При чем здесь Алина, — пожал плечами Сау­лов, — это же Вера Васильевна Остальская, мать Алины! А-а, да-да, они были поразительно похожи… Я часто смотрел на Алину и вспоминал Верочку… Да-да…