Цепь измен

— И вот эта потрясающая. И эта. Черт, да ты столько всего сотворила, с тех пор как я была тут в последний раз.

— Некоторые еще не совсем закончены…

Этна стремительно оборачивается, так что звенят серебряные браслеты на запястьях.

— Послушай-ка, Бэт! А давай устроим твою выставку? Кое-кому я оказала несколько услуг, так что теперь организовать выставку — пара пустяков.

— Я не смогу.

— Почему? У тебя как раз достаточно работ. Развейся немного, оторвись от Уильяма. Из-за него ты стала такой беспомощной!

— И вовсе не из-за него. Этна, без него я бы просто не справилась. Он мне нужен.

— Точно. Что, в свою очередь, нужно ему.

Я принимаюсь угрюмо водружать холсты на полку.

— Ты не понимаешь.

— Чего я в самом деле не понимаю, Бэт, так это зачем ты запихнула свой талант в протухший старый сарай, когда могла бы блистать в художественном мире Лондона! И вообще, Сэм теперь в школе-интернате. У тебя появилось свободное время…

— Зато я все еще нужна Кейт.

— В жизни не встречала семнадцатилетней девицы, которой мать была бы нужна меньше, чем Кейт. О, легка на помине, — добавляет Этна: на пороге возникает Кейт.

Кейт трепещет перед Этной, отчасти оттого, что та впрямь внушает ужас (иногда даже мне), отчасти оттого, что Этна несколько лет назад получила премию Тернера со всеми вытекающими последствиями.

— Надеюсь, я не помешала? — говорит Кейт, обращаясь к Этне тем раздражающим восходящим тоном, который нынче в моде у подростков. — Я просто хотела, ну, типа, кое-что спросить.

— Типа спросить? А чем это отличается от просто «спросить»?

Кейт заливается краской. Я знаю, подло с моей стороны, но не могу отказать себе в возможности немножко повеселиться при виде ее замешательства.

Моя дочь скрещивает руки над стройным станом и опускает голову; длинные волосы падают ей на лицо.

— Кейт! — восклицаю я, когда от этого движения тоненький, с капюшоном, свитер ползет вверх. — У тебя в пупке то, что я думаю?

— Да она уже год как его проколола, — сообщает Этна. — Ты будто с луны свалилась.

— Отец взбеленится, когда узнает.

— Только если ты ему скажешь, — бормочет Кейт.

Она думает, что, бунтуя, отстаивает свои права. А я пытаюсь защитить ее от мира, который не слишком благоволит к бунтарям. Надо вести себя тише воды, ниже травы и пытаться вписаться в окружающую действительность.

Вот бы мне ее смелость…

Этна берет дагерротип, с которым я экспериментировала предыдущим летом.

— Так что ты хотела, Кейт?

— Ну в общем, типа, у нас в школе… то есть у нас в школе, — торопливо поправляется она, — через пару недель весенний праздник, и нашему классу поручено организовать благотворительный аукцион. Я думала, может быть, ты предоставишь нам что-нибудь… нy, знаешь, из своих работ, какую-нибудь скульптуру — на аукцион. Цели, в самом деле, благородные: мы вроде как собираем деньги для благотворительной организации в защиту природы под названием «Единый мир», который…

— Да, я знаю, — спокойно говорит Этна, — несколько лет назад я оформляла для них церемонию вручения премии «Зеленая сцена». Кого они пришлют?

— Никого. Должен был приехать один парень, но он умер — так что облом.

— Кэтлин!

Этна хмурится.

— Джексон Гарретт? Я читала в информационном бюллетене. Мы встречались пару раз — приятный человек. Американец, а жена у него врач. Ему всего-то лет было как нам с тобой.

— О Боже, какая жалость. Наверное, его бедная жена…

— Ну, так что, можно? — перебивает Кейт. — Я имею в виду: взять что-нибудь?

Этна пожимает плечами:

— Почему нет? Я подыщу подходящую работу и привезу в школу.

— Я тоже заскочу, — радостно сообщаю я. — На праздник.

Кейт мрачнеет.

— Прекрасно, мам. Испогань мою репутацию. Здорово придумала.

— Кейт…

У меня перед носом захлопывается дверь.

После ухода Этны меня охватывает внезапный прилив энергии — я распахиваю ставни и тружусь над незаконченными полотнами, пока не становится темно хоть глаз выколи. Всю ночь мозг кипит образами. На рассвете, когда Уильям еще спит, я снова возвращаюсь в мастерскую.

На следующие десять дней я с головой ухожу в живопись: пишу холст за холстом — абстрактные образы в акварели, масле, угле и гуаши, — поглощенная отчаянной необходимостью выплеснуть на бумагу или холст вихрь из своего сознания, пока дверь творчества не захлопнется снова. Я не сплю, почти не ем. Очевидно, таблетки мне больше не нужны. Наконец-то я определенно пережила депрессию, слава Богу, и перестаю принимать лекарства. Никакая у меня не мания — просто в последние несколько дней хорошее настроение. Уильям пытается заставить меня отдохнуть, а я не могу — мой мозг пылает. В конце концов, Уильям смиряется.

— Пусть выгорает постепенно, всему свое время, — заключает он. — Зайду за тобой попозже, Бэт. Не волнуйся.