Цепь измен

— О Господи! — Уильям сдергивает покрывало с кровати и оборачивает им меня. Потом своей рубашкой вытирает мне лицо. — Замри. Не двигайся.

Я конвульсивно вздрагиваю, и комната начинает кружиться. А я думала, что невозможно испытывать такую боль и не терять сознания.

— Оставайся на месте. Я кого-нибудь позову. Держись. Смутно слышу, как он прощается с дочерью и приказывает кому-то вызвать «скорую». Потом кладет мою голову к себе на колени и убирает с лица прилипшие мокрые волосы.

— Скоро приедут. Что бы там ни было, мы во всем разберемся. Тебе окажут самую лучшую помощь за любые деньги. Не бойся, милая. Я с тобой. Может, ты просто что-то не то съела. Не о чем беспокоиться.

«Ты не прав! — беззвучно кричу я. — Есть о чем беспокоиться!» Уильям вовсе не был бы таким заботливым и не вытирал бы рвоту с моих губ своей льняной рубашкой, если бы до него дошло, что же именно со мной не так.

25 ноября 2001 года

Фелден-стрит Фулхэм

Лондон SW6

Дорогой Купер!

Это письмо мне писать тяжелее всего. Но ты должен знать правду, и, как бы горька она ни была, произнести эти слова вслух было бы в сотни раз труднее, если бы я решил позвонить. Просто прочти письмо, Куп. Я опишу все — и больше не хочу возвращаться к этому.

Она дурачила меня. И как тебе, Куп, удалось понять, что она за женщина, если ты никогда не видел ее? И как я мог жить с ней, есть с ней — Господи! — спать с ней четыре года и так ничего и не понять?

И я не поверил бы и теперь, если бы собственными глазами всего не увидел. Лолли сказала бы, что все это промысел Божий: что я должен был прилететь в Лондон двумя днями раньше, чтобы привезти ее домой и познакомить с тобой на Благодарение. И прямо там, в аэропорту, я вижу, как она взасос целуется с каким-то ублюдком в дорогом костюме. Что я могу сказать — у Господа отличное чувство юмора. Ведь я целую неделю рассказывал тебе, какая чудесная у меня жена, и умолял тебя дать ей шанс. А теперь выходит, что ты был прав насчет ее с самого начала.

Божьей волей или нет, но, будь у меня ружье, я бы вмазал тому козлу из двенадцатого калибра прямо промеж, глаз.

А я спрятался, чтобы она меня не заметила. Она так и не узнала, что я там был. Отец скорее застрелился бы сам, чем позволил северянке так с собой обращаться. Я стыжусь себя, Куп. И хуже всего то, что мне все равно. Если бы я мог повернуть время вспять и вернуться в неведение, я бы так и сделал.

Как она могла так со мной обойтись? Ведь я дал ей все, чего она хотела. Черт, я не идеал, знаю, но мне казалось, она со мной счастлива. Как я мог не понимать?

Я схожу с ума. Каждый раз, глядя на нее, я представляю, как она раздвигает ноги перед другим мужчиной. Прошло уже три дня, а я по-прежнему не могу взглянуть ей в лицо. Не могу выговорить ее имя, не могу прикоснуться к ней. Мне становится тошно всякий раз, когда она мне улыбается. Дошло уже до того, что я не могу находиться с ней в одной комнате. А она слишком поглощена собственным миром, похоже, даже ничего не замечает. Хороша семья, если у супругов такие тайны!

У меня голова звенит от бесчисленных вопросов, я не в силах соображать. Она приводила его домой — они занимались этим в нашей постели? Сколько это уже продолжается? Он что, лучше меня в постели? Умнее, богаче, интереснее? Он тоже женат? Любит ли он ее?

Любит ли она его?

Мне так страшно, большой брат! У меня внутри все онемело, как после маминой и папиной смерти. Я знаю, что будет дальше. Это то же самое, что видеть собственную отрубленную руку: смотришь на окровавленную культю и понимаешь: будет боль, неимоверная боль, но пока ее не чувствуешь. Я еще не знаю, что буду делать, когда, наконец, ударит боль; не знаю, смогу ли пройти через такое еще раз.

А знаешь, что самое плохое, что хуже всего? Хуже, чем представлять, как они кувыркаются в постели, испытывать стыд, и унижение, и ярость?

Боже спаси меня, я все еще люблю ее.

Как можно любить того, кто причиняет тебе такую боль? Вовсе не о такой жене я мечтал; она изменяет и лжет мне, она вечно мечется из крайности в крайность. Она даже не хочет от меня детей. Я должен вышвырнуть ее ко всем чертям. Если я останусь с ней, она не принесет мне ничего, кроме нового горя. Может, я, наконец, возненавижу ее. Это было бы почти облегчением. Любить так — выше моих сил.

Мне не нужна жалость, Куп. Я знаю, что ты скажешь: то же, что сказал бы любой здравомыслящий человек. Однако часть меня желает ее слишком страстно. Пусть она принадлежит мне лишь отчасти, я готов смириться, если это поможет мне не потерять ее. А другая моя часть знает, что в конце концов это убьет меня. Она разобьет мне сердце.

Ты единственный, кто никогда не подводил меня. Знаю, я слишком редко тебе это говорю, но я люблю тебя, братец.

Джексон

10 Уильям

Я в заднице. Моя компания вот-вот рухнет ко всем чертям, и я ни хрена не могу сделать, чтобы остановить падение.

— Великолепная новость! — восклицаю я, вскакивая из-за письменного стола.

Малинш густо краснеет.