Цепь измен

Из-за теплой погоды вокруг уже все цветет, воздух напоен сладостью и чистотой. Прислонившись к парапету Боубриджа, грею ладони на теплом камне. Уильям обнимает меня, осторожно опершись подбородком на мою макушку.

— Черт побери! — вдруг говорю я. — Я забыла в кафе книжку!

— Забудь. Ее уже давно кто-нибудь прикарманил. Купишь такую же в книжной лавке отеля.

— Ты не понимаешь. Она из особенной серии. Люси подарила ее мне на тридцатилетие. Я должна вернуться, должна найти ее.

— Элла, милая…

— Я не могу потерять ее, — начинаю паниковать я, — мы должны вернуться. Ты же знаешь, я ненавижу, когда теряется что-то из пары. Я должна вернуть ее, мы…

— Элла, — уговаривает Уильям, обнимая и гладя меня по спине как маленькую. — Забудь ты о книге. Лучше расскажи-ка о Хоуп.

Даже после того как хирурги установили, что в кишечнике образовалось отверстие, чего мы и боялись, я не теряла надежды; я была уверена, что им удастся спасти девочку!

Я была уверена… Но в итоге сепсис слишком широко распространился и врачи ничего не смогли сделать. Хоуп не вывезли из операционной. Ее маленькое храброе сердечко не выдержало еще там, на операционном столе, и она умерла в окружении мониторов, машин и медиков, которые и имени ее не знали. Одна, без тех, кто держал бы ее за ручку и говорил, что любит ее, что даже после пяти недель и шести дней ее жизни будет скучать о ней.

Я сама сообщила родителям. Дин рухнул как статуя Саддама, сложившись пополам в кресле, сраженный горем. Анна дала мне пощечину.

Когда я без слезинки говорю Уильяму, что Хоуп умерла из-за моей нерешительности, он не уверяет меня, что в том нет моей вины и что ничего нельзя было поделать. Он не сыплет привычными банальными фразами — дескать, я не должна чувствовать себя ответственной. Он понимает: никакие слова не изгладят горя и вины из моей души. Он просто крепко прижимает меня к себе, и на какое-то время мне этого достаточно.

На следующий день после обеда Уильям врывается в номер. Лицо у него мрачное. Я перестаю собирать вещи — у меня екает сердце. Значит, решение собрания не в его пользу. Он потерял контракт с «Эквинокс». Потерял свою фирму.

— Взял бы и придушил ее! — кричит он. — Какого черта она задумала? У меня и без нее проблем по горло!

Я распрямляюсь, сидя на корточках; в руках у меня коробки с туфлями.

— Кейт! — взрывается он, наконец, заметив озадаченное выражение на моем лице.

— Не понимаю. Какое отношение она имеет к «Эквинокс»?

— Что? А, нет. Собрание с «Эквинокс» прошло отлично. Хотя об окончательном решении сообщат завтра, думаю, моя взяла. Теперь Кейт устроила мне головную боль! Сбежала в Париж! Какого черта она там задумала?

Он плюхается на кровать и ослабляет галстук.

— Час назад звонила Бэт, вся в истерике. Кейт пропала, не оставив записки. Но она надела серебристые кроссовки и взяла рюкзак — значит, точно ушла по собственной воле. Бэт была готова уже звонить в полицию, я ее еле отговорил. — Подаю Уильяму бурбон из мини-бара, и он осушает стакан одним глотком. — Я в курсе, где она. Перед тем как я улетел, она осаждала меня, требовала отпустить ее к лучшей подруге в Париж. Проклятая Флер! Я знал: они что-то задумали.

— И что ты намерен делать?

— Для начала аннулирую ее кредитку! И зачем только я пошел у Бэт на поводу и позволил Кейт иметь свою карточку! Теперь расплачиваюсь за собственную глупость!

Вспоминаю полное решимости, бледное лицо Кейт, когда она у меня в кабинете пыталась расхлебывать кашу, заваренную взрослыми, всегда и во всем сведущими.

— Не делай этого. Не хочешь же ты, чтобы девочка оказалась без денег в чужой стране. Ты пытался звонить ей на мобильник?

— Выключен. Я попытался позвонить родителям Флер, но трубку взяла горничная-француженка, пропади она пропадом. То ли не понимает по-английски, то ли притворяется…

— Дай-ка мне номер телефона.

Коротко переговорив с горничной по-французски, передаю трубку Уильяму.

— Она там. Амели сейчас ее пригласит.

Стараюсь не обращать внимания на то, как Уильям орет на дочь. У меня и так уже мигрень, да и вообще что-то неважно себя чувствую. Мне жарко, кружится голова. Плечо болит так, словно я месяц играла в теннис. И с утра подкатывает тошнота — может, от мысли о том, что опять придется садиться в самолет, хотя в последние дни приступы паники вроде бы отступили. Видимо, нужно было отвлечься на что-нибудь более важное…

Вдруг меня охватывает такая боль, какой я еще никогда не испытывала.

Как будто мои внутренности стиснул громадный кулак. Какой-то миг боль столь мощная, что я не могу вздохнуть. Хватаюсь за спинку стула с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Слишком больно для простого пищевого отравления. Наверное, аппендицит — хотя мне вырезали аппендикс в двенадцать лет…

Уильям продолжает кричать на Кейт. Только бы добраться до ванной…

Мое лицо покрывается холодным потом. Меня сейчас вырвет.

Пытаюсь доковылять до туалета, но ноги отказываются идти и я падаю на пол. Уильям поворачивается; трубка выпадает у него из рук.

Ничего не могу с собой поделать: меня рвет прямо на пол, а из-за чудовищной боли не остается сил на смущение.