Цепея неморалис

— Могу не успеть. Ладно, давай так. Информацию буду выдавать порциями, кусочками. Только не перебивай и не выноси мне мозг, а то вообще ничего не буду рассказывать! Я и так молчать должна, а ради тебя на всякие нарушения иду. С меня подписку взяли, между прочим. Материалы самого дела комментировать не могу, но могу рассказать об обстоятельствах, связанных с защитой прав человека. Ну, ты понял, да? История получилась довольно сложная, нынешняя система действительно способна сломать мозг кому угодно. Поэтому расскажу упрощенную версию событий, отдельными эпизодами. Не беспокойся, основная суть не пострадает. И еще одно. Ты потом будешь мне напоминать, где остановилась и чем закончила.

— Тогда, может, запишешь, а я потом почитаю? Или на диктофон наговорить можно.

— С ума сошел?

— Почему это? Будет чисто литературное произведение.

— Меня за подобные произведения по стенке размажут.

— С чего бы? — решил «сыграть дурачка» я. — Ты хорошие тексты делала, мне нравились. Мы с тобой даже что-то совместное пытались сотворить, помнишь?

— Помню, конечно. Но опубликовано-то только под твоим именем, — с неожиданно обиженной интонацией сказала она. Вот не думал, что для нее это имеет значение!

— Сама же об этом просила, настаивала даже.

— Да, просила. И сейчас, если бы замутили нечто подобное, попросила бы о том же. Но я тысячу лет уже не сочиняла связных повествований. Даже оформлением и версткой не занимаюсь — незачем. Недавно что-то этакое попыталось осуществить, но только какие-то случайные наброски и скетчи вылезают… А просто так писать — времени жалко. Уже совершенно не чувствую текста и не понимаю как сшивать разрывы… Вернее, как сглаживать границы. Ну, ты понял, да? Короче, постепенно пытаюсь вспомнить «тайминг» и «спейсинг», но сейчас выдерживать массу и объем сложнее в разы. Всегда с этим проблемы были. Короче — мне рассказывать или нет? Слушать-то будешь?

— Ага, буду. Давай, начинай. Я тебя очень-очень внимательно слушаю.

— Тогда слушай… — начала Стелла. — Как-то так получилось, что все вокруг говорят, что я похожа на тренершу детского спортивного клуба, «хорошо сохранилась» и никак не смотрюсь на свой полный тридцатник…

8. Стелла и административный этаж

Стелла, молодая привлекательная женщина, похожая на тренершу детского спортивного клуба, как говорится «хорошо сохранилась» и никак не смотрелась на свой законный тридцатник — возраст, когда жизнь перестает улыбаться во всю ширь. Своим именем она была обязана чудаковатому отцу-киноведу, обожавшему черно-белые мелодрамы тридцатых годов прошлого века, а внешности — как природному генотипу, так и любви к активной жизнедеятельности. Однако Стелла Олеговна Петрушина к своему имени давно привыкла и сменить его хотела лишь в детстве, когда за высокий рост одноклассники жестоко дразнили ее «Верстой Коломенской», «Дылдой» и, почему-то, «Стоеросовой Дубиной». Своей матери она никогда не помнила, отец уходил от разговоров на эту тему, но из отрывочных сведений знала: мама умерла сразу после родов. Стелла росла тихим одиноким ребенком и сколько себя осознавала — училась. Сначала в школе (детский сад уже вытравился из памяти) потом на философском факультете университета, и, наконец, в магистратуре при том же факультете. Планировала аспирантуру, но сначала отложила, а позже и совсем передумала. В детстве и в подростковом возрасте ее постоянно шпыняли. За необычную внешность, за несдержанный язык, за то, что «много о себе воображает». Себя она считала «уродиной», и стыдилась своего, как ей тогда казалось, несуразного вида. Слишком большие и чересчур широко поставленные глаза. Слишком выпуклый лоб. Слишком маленький, с низкой переносицей, нос. Чрезмерно пухлые губы. Излишне длинная шея. Круглые, и, какие-то оттопыренные уши. Высокий рост. Но к определенному возрасту все это сгладилось, и вдруг оказалось, что Стелла красива своеобразной «инопланетной» красотой, поэтому недостатка в поклонниках девушка не испытывала никогда. Однако то обстоятельство, что в детстве девочка числилась гадким утенком и подвергалась постоянным нападкам других детей, приучило ее к железному терпению и невероятной выдержке. Изредка, в исключительных ситуациях, она могла вспылить и кого-нибудь грубо оскорбить, причем сама же потом и страдала.