Пыль времени осела на пейзаж.
Проходит день бесповоротно наш.
Пугаешься возврата в тишину
И в старую, случайную вину.
Прощенье не озвучено пока,
Прощанье прозвучало свысока,
Последний иероглиф смыт волной
И новой необъявленной виной.
Напустит туман
осенняя снежная пудра,
день спрячется мудро
в помои из сплетен,
но будет по-своему светел.
Учителя
Как одиноко падал город
В непредсказуемость ночи.
Я помню, как сгущался холод
И как он жить меня учил.
Луна монетой серебрилась,
Глядела в лужи-зеркала.
Она тоске меня учила,
И я вникала, как могла.
Напоминали перец чили
Слова, звучавшие в бреду.
Они страданию учили,
Имея божий дар в виду.
Гудит эфир.
Лучи коснулись окон.
Упал последний локон,
и целый мир
упрямо-однобокий
уже забыли боги
под звуки лир.
Подспудно, ненароком
выходит горечь боком.
Ни с чем факир.
За ругани потоком
звучат другие строки.
В золе мундир.
Вы скажете – жестоко,
но в мире одиноких
чума и пир.
Уже не считаю нужным
тебя оправдывать;
уже не считаю нужным
тебя любить;
уже не считаю нужным
тебя обманывать;
уже не считаю нужным
тебя корить.
Уже не считаю нужным
тебя.
То ли я не сказала «да»,
То ли ты мне ответил «нет».
То ли паром ушла вода,
То ли камнем лежит на дне
Твой паром. Жаль немного мне,
Что не слышала я тогда
Твоего рокового «нет»
На мое холостое «да».
Забываются сны,
Предвещавшие мне тебя,
Забываются дни,
Что остались в немых тенях.
Годы снова берут,
И не только свое, увы.
Поддается перу
Лишь последний абзац главы.
Забывается миг,
Подаривший в ночи крыла.
Забывается крик,
За которым любовь была.
Солнце молча палит,
Невзирая на цвет ружья,
Тихо плачет Лилит –
Луноликая тень моя.
Забывается мост,
По которому шла любовь,
Забывается гость,
Испугавшийся теплых слов.
Все худей календарь,
Все нахальней судьбы счета.
На удар – вновь удар,
А в запасе побед тщета.
Занавеска клеткою рябила,
Кружева сливались с бахромой,
Детство незаметно проходило
Белой незапятнанной тесьмой.
До сих пор все та же занавеска
С выцветше-поблекшей белизной.
На нее тепло смотрю, по-детски.
А за ней окно. За ним темно.
Вечер, ветер, шум шагов,
Лунный кокон вяло светит,
Серый ворох стен-оков
Вьет веревочные плети.
Хлест дрожащего белья
Нагнетает беспокойство,
Тени черные манят
С нарастающим упорством.
Темнота еще темней,
Глубже вырытые ямы
В окружении камней
Предрешенной кары-кармы.
Почему-то боюсь не успеть
Дописать, досказать, допеть.
То ли виден конец пути,
То ли все уже позади.
Почему-то боюсь понять,
Что уже не нужна себе.
Я пытаюсь душе солгать,
Имитируя взмах-разбег.
Почему-то боюсь не тьмы,
А чего-то, что режет слух.
Я и ТЫ не сложились в МЫ
В этом мире навозных мух.
Почему-то боюсь весны,
Рамок времени, что тесны.
Мемуары – удел не мой.
Мне пора. Мне пора домой.
ико да ара ико ра
ико эрти арараоба,
маграм ар ицода
ром ико1.
Жил да был.
Да не знал, что был,
потому что
знать было незачем.
А чемпионами
пустые звуки не становятся.
Ищите связь.
И да обрящете вы знание себя!..
А торжество над ничтожеством
вредно для репутации.
(человека и целой нации)
осенний медленный стриптиз
в ночной вуали
туман задумчиво повис
прикрыв детали
при новостройках старина
дворов гниющих
вдоль колеи судьба видна
кофейной гущи
Шаги отмерены безумством.
Вне – предначертанная ложь.
В своих глазах цинично-грустных
Ты вряд ли след слезы найдешь.
И в самой смелой из попыток
Я не рискну дразнить твой блеф.
Клубком пушисто-красных ниток
Я подкачусь, мой светский лев.
Игра, приправленная шармом,
Сведет на нет или с ума.
Сегодня ты в моей программе.
Когда уйти, решу сама.
Что стоит устоять среди устоев?
Немало нервов.
Суть давно в вещах.
И то, что хлам пока ценнее духа,
Не удивительно.
Уместней не вздыхать,
А называть процесс
Закономерным.
И дальше спать,
Приемлемость ценя
Дороже чувств,
Пропитанных слезами.
Таков закон навязанной привычки.
Суют тебе буклет суетных лет,
И ты, его рекламами питаясь,
Теряешь то, что крыльями звалось.
И, этого надежно не заметив,
Ты снова уповаешь на авось…
Судьбы отрывистые кадры
За 20 утренних секунд
Вдруг показали, где мне рады
И где меня уже не ждут.
А сколько было дружелюбий,
Попыток искренно сиять.
Их принимала честно, тупо,
Как недолюбленный паяц.
Вся эта пре
Так часто в тень мою рвалась,
Что даже громкая награда
Напоминала чистый фарс.
Мне снова снятся полумеры
И вдоль ручья туман седой.
Квадраты, втиснутые в сферы,
Своей пугают чередой.
Тоска, одетая в улыбку,
Бросает вскользь “пока-пока!”
На почве сумеречно-зыбкой.
Мерещит свет от маяка.
Всего лишь сон. Контачат нервы
В подкорке спящей головы.
Вдоль мыслеформ души посевы
И фраза сына: «Все мертвы».
Ему тогда всего два года.
Он только начал говорить.
За шторой чудная погода…
В «Что, где, когда» объявлен блиц.
Опять позднеет слишком рано.
Теряет фору время дня.
Когда-нибудь оно старанит
И превзойдет само себя.
Когда-нибудь и я поставлю
Другую цель на потолке
И, обнаружив рядом грабли,
В одном их вышвырну рывке.
Пока же все покажет время.
Заказы брошены в астрал.
Любви наваристая тема
Всегда приливна и остра.
Другие темы, вне сомненья,
Врываться будут в прозу дум,
Но, если надо, на коленях
До алтаря любви дойду.
Для чего?
Почему?
Зачем?
Не для прессы.
«Почем свобода?» –
Было выбито на мече.