Цепкие лапы времени

Матово блеснул черный лак автомобиля в кустах – распахнулась дверь салона. Втолкнули на заднее сиденье, стиснули с двух сторон, прижав холодное к шее… «Шприц? Нож? Пистолет? Или нет?»

– Сиди, не дергайся!

«Кто это? КГБ? Внутренняя проверка? Или?..» – Еще теплилось, что это все же «отработка на бдительность» – мысль выскочила и упорхнула птахой-ошибочкой:

«Нет – не КГБ… и не конкуренты из МВД иль ГРУ!» – затылок с «переднего пассажирского» повернулся, явил, вперился с прищуром – рожа знакомая… Фото показывали всех известных из московской резидентуры…

«ЦРУ! – свалилось стремительным домкратом, пригвоздив. – Приплыли!»

– Мы знаем – кто вы, – проговорил американец.

И то не дождь на лбу каплями, то холодный пот прошиб… от мыслей-паникеров. Вот тут и убедился в превосходстве инстинкта выживания, что, как и страх, имеет три ипостаси и буквально построит тебя по струнке, навытяжку… если, конечно, не взбесишься, не взбрыкиваешь: «а будь что будет!»

Не будет!

Сердце давно вырвалось из груди и стучит где-то рядом, снаружи, отражаясь пульсом в висках, выискивая выход из ситуации (машина плавно, не ревя движком, тронулась, уходя вглубь, явно не на центральный выход).

Лихорадило, скакало в голове, пытаясь собрать в цепочку логики пока несобираемое.

«Эй, притормози, время, растяни минутки в часы, дай им потикать – успеть сообразить, обдумать, пока в тебя не вогнали шприц, не закинули в багажник или что там они намереваются… а кстати, что? Что сделают? Вывезут в посольство? За рубеж?!»

Припертый к стенке рассудок, наконец, тащит из закоулков мозга трезвую оценку, отдавая себе отчет: «Их интерес к моей персоне вызван не чем иным, как… понятно чем – крейсер-пришелец! Откуда информация? Скорей, утечка где-то здесь, в коридорах Лубянки или Кремля. И я однозначно им нужен живым. Черт! Вывезут за рубеж – никуда уже не денешься, вытрясут всё!

Способы есть – от гуманных до… наоборот. А просто поставят перед фактом, что лучше сотрудничать. Кстати! Почему сразу не вырубили?»

Мысль проваливается в воронку сознания, чтобы всплыть неожиданным «вдруг»: «Вот! Будь я проклят! Сотрудничать!»

«Что они конкретно знают обо мне? Кто я? Предположим худшее – знают, что я командир крейсера. Что я могу знать и рассказать? Будущее, которое политически будет уже иным? Ха-ха! Так получите…»

Огорошить! Бросив наудачу – как крючок без червяка… Прохрипев, не узнавая собственный голос (показное облегчение далось с трудом):

– Поторопились вы. Рано или поздно при удобном случае я и сам готов был бы пойти на контакт.

«И что он – оторопел? …удивился? – Терентьев вспомнил (надо ж!) имя этого типа: – Бертон Гербер – целый шеф резидентуры!»

Перейдя на английский, завернув адреналин в усмешку… наверняка вымученную – главное найти достоверные аргументы: «черт, придется толкать тему террора… только накрутив ужастиков для пущей увесистости».

– Поверьте, не за горами времена, когда СССР будет рука об руку с США бороться против общей угрозы.

Теперь поприбедняться:

– Я военный человек… морской офицер… кстати, не состою в коммунистической партии. А тот, кто в экипаже, истинно был наделен информацией, из Лубянки не вылезает.

Потянуть время (вдруг поспеет «кавалерия»), сбить американца с толку, главное не «пересолить» – в меру:

– Мир изменится. А кремлевская верхушка продолжает цепляться за старые устои.

Наобещать с три короба, лишь бы вырваться из этого пата:

– И будет больше конструктива, если я останусь в Москве, при структурах власти.

Фразы подбором нужных английских слов лились из Терентьева рвано, порывисто, тогда как в голове повторялось дурацким: «Не хочу в Америку!»

Было видно – настала очередь цэрэушника лихорадить. Это тот момент, когда от твоего решения зависит всё – когда не позвонить начальству, не связаться с посольством, ни тем более с Вашингтоном. Мобильников еще нет.

Синица в руке или журавль в небе?

Было видно – шеф резидентуры думал, наверно, и сам не заметив, как извлек «мальборинку», сунув в рот – видимо, так лучше думалось. Огонек со спички перетек на сигарету, едва уловимо затрещал, поглощая тлением табак. Вкусный табак. Огонек, наверное, был доволен.

«Ну, что ты, рожа американская, уши развесил? Под лапшу…» – в надежде ворочалось в голове Терентьева. И подкинул, чтоб соображал быстрей:

– Время. Сейчас меня хватятся.

– Вас пока на пробежке заменил двойник, – в этот раз янки говорил по-русски, будто во́рон немецким акцентом каркнул. И очень спокойно (холодно) поинтересовался, теребя, стряхивая пепел прямо на коврик, что выдавало обратное – не спокоен: – А вы, говорят, симпатизант западным ценностям…

Хрюкнула рация.

Все же были у них какие-то средства связи.

Цэрэушник прижал трубку к уху, слушал бормотание динамика, старательно не меняясь в лице…

Холодные настроения «горячих» Фолклендов

Мира хотели все.