Цепная реакция

Пройдя тюрьмы и зоны, став наблюдателем бесчисленного множества измывательств, подлости, кровавой жестокости, он, удачливо избегнув многих пронесшихся над самой макушкой напастей, однако закаленно приемля насилие, как неизбежную данность, сейчас, пребывая в тесноте колючих бандитских пут, вдруг отчетливо осознал весь мрак того ада, в котором вынужденно оказался. Но ведь — вынужденно, с расчетом… А Надежда? Незадачливая несчастная дуреха…

Приехал в диспетчерскую.

Алла сидела на кухне, попивая сухой мартини и смотрела телевизор. Хозяин квартиры, мертвецки пьяный, спал в своей комнате.

— Чума сказал, — развязно начал Витёк, обращаясь к хозяйке проституток, — что Надя в отказ пошла, сегодня воспитывать ее будут…

— Когда он приедет? — не отрываяясь от экрана, спросила “мамочка”.

— Велел, чтобы ты тут в семь часов вечера присутствовала.

— Что с ней делать будем? — Алла коротко указала рукой себе за спину. Ее целиком занимала эротическая сцена мыльной оперы.

— Чума сказал, для начала я могу попользоваться…

— И то верно… — Порывшись в кармане халата, она достала ключи от наручников.

— Да я с ней и так слажу, — хмыкнул Витёк. — Даже интереснее…

— О, тогда и я посмотрю! — оторвалась старая развратница от телевизора. — Страсть люблю акробатов…

— Зенки вывалятся! — угрюмо молвил Витёк. — Обойдешься! Дай нож!

— Зачем тебе?

— К глотке приставлю, чтоб не дергалась, гнида…

— Возьми вон… На мойке…

Войдя в комнату, наткнулся на затравленный, исполненный ненависти взгляд женщины, сидевшей на полу возле батареи.

Смущенно приблизившись к ней, Витёк поднес палец к губам в предостерегающем жесте, затем, наклонившись, зашептал на ухо:

— Сиди тихо, поняла?.. У Чумы приказ: порезать тебя сегодня на куски. В назидание… Короче — труба! Прямая, без изгибов. — Перегнувшись, он рассмотрел наручники. Усмехнулся: — Китайское железо… — И, вытащив из кармана щипчики для ногтей с вмонтированным в них кривым дугообразным лезвием, вставил его острие в паз замка, сноровисто провернул приученными слесарить пальцами. Замок открылся. — Делаем так, — продолжил Витёк. — Я отвлекаю Алку, закрываю дверь на кухню, а ты — в коридор. Запор — на защелке… Дверью не хлопай. Вот… — Он судорожно порылся в карманах, достал сто долларов: — На, большего нет… Я тут сам в рабах… — И добавил виновато, глядя в ее серые, настороженно распахнутые глаза: — Нравишься ты мне, Надежда… Как увидел тебя, так сразу и… Такая история. — И — внезапно для самого себя, осторожно поцеловал ее в висок.

— Так, может, вместе?.. — прошептала она.

— Не время… Адрес мне свой скажи…

Она произнесла название поселка под Харьковым.

— А улица?

— Октябрьская, два…

— Ну, бывай! — Он стиснул ее плечо. — И учти — приеду. Скоро.

Вышел из комнаты, вернувшись на кухню. Закрыл за собой дверь.

— Больно ты скоро…. — произнесла бандерша, истомленно потянувшись всем телом.

— А ну ее, тварь!.. — отмахнулся виновато Витёк. — Дергается, как на пружинах… Неинтересно!

— А чего интересно? — с озорством посмотрела на него Алла.

— Вот с такой бы женщиной, как ты… — Витёк, присев рядом, обнял многоопытную жрицу плотской любви.

На него пахнуло бабьим потом и дорогой парфюмерией.

— Да иди ты! — отодвинула она его руку.

— Это почему?

— Не в моем вкусе, понял?! — В глазах ее блеснула отчужденная злость.

— А если за пятьдесят баксов?

Взгляд Аллы тут же кокетливо залучился.

— Это предложение можно рассмотреть…

Витёк, усердно прислушивающийся к долгожданному осторожному скрипу ведущей в квартиру двери, наконец расслышал его — боязливый, краткий… И, небрежно взбивая кончиками пальцев локоны повелительницы чаровниц, громогласно продекламировал:

— Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей… Почему они не вьются у порядочных людей? Потому что у людей, — объяснил с горестным нажимом, — нету средств для бигудей… Ведь порядочные люди тратят деньги на… Эх! — прибавил. — Были бы сейчас эти пятьдесят! Может, в долг, а?

Взор бандерши снова посуровел:

— Ага, монгольскими тугриками по перечислению…

— Ну, как знаешь, главпункт проката…

Попили кофе, покалякали о тяготах жизни и о проблемах эпидемии охвативших столицу венерических заболеваний, чья профилактика концентрированным раствором марганцовки искушенная Алла считала самым действенным средством.

Наконец, зевнув, Витёк сказал, что пора ему начинать объезд точек — девчонки свое отработали…

Выходя из квартиры, он даже не обернулся на дверь комнаты, за которой, по идее, томилась предназначенная для кровавого заклания жертва бандитских амбиций.

Однако вечером, выпивая в компании Весла, был потревожен истерическим телефонным звонком.

Звонил пышущий негодованием Чума:

— Ты зачем телку от магистрали отковал?!!

— Да ты чего?.. — возмущенно произнес Витёк. — Ну, лепишь! Извини, конечно… С какого еще хрена я бы ее…

— Ко мне! Срочно! На полусогнутых!

— Чума, да ты совсем… Тачка на стоянке, мы с Веслом киряем… О чем базар? В бега она, что ли, подалась?

— Ладно, утром приеду, объясню, — внезапно сбавив обороты, промолвил Чума. — Упорхнула, канарейка…

— Как?!

— Хрен знает… Браслеты распрягла… До завтра, в общем!