Цепная реакция

Их глазам предстала длинная конвейерная лента, вдоль которой стояло тринадцать рабочих. Первые семеро обвертывали деревянные шесты листовым металлом, шестеро других снимали обвязку и возвращали шесты в начало конвейера, после чего цикл повторялся.

Все рабочие были темнокожие, одетые в белые хлопчатобумажные майки. Помещение освещалось лампочками без абажуров.

Руби тихонько всхлипнула. Видя, что она готова закричать, Римо зажал ей рот рукой.

— Ты чего? — спросил он.

— Там Люшен.

— Который из них?

— Первый слева.

Римо присмотрелся. Все работающие на конвейере выглядели совершенно одинаково. Как она сумела узнать среди них Люшена?

У конца конвейера на невысокой платформе стоял коренастый рыжий человек в белом костюме и соломенной шляпе. Носки его ботинок были подбиты железом. В правой руке он держал свернутый в кольцо длинный кнут.

В дальнем конце помещения на высоте шести футов от пола виднелась дверь. Вдруг, прямо на глазах у визитеров, она отворилась, и на возвышение, с которого хорошо обозревался весь конвейер, вышел Бейсли Депау. Римо узнал его по газетным фотографиям. Тот самый Бейсли Депау, который посвятил теме освобождения негров специальную книжную серию. Тот самый Бейсли Депау, который послал свой личный реактивный самолет в Алжир за ссыльными чернокожими американцами. Тот самый Бейсли Депау, который открывал свое сердце — и свою чековую книжку — для любого самого нелепого антиамериканского движения, какие только мог припомнить Римо.

— Ну как они? Справляются? — крикнул Депау надсмотрщику.

— Да, сэр. Они набавляют темп каждый день, — отозвался тот. Голос у надсмотрщика был низкий и грубый. Римо показалось странным, что Депау на эту должность нанял какого-то уличного бродягу.

— У меня сегодня будут еще гости, — сказал хозяин. — И я хочу, чтобы рабочие пели. Рабы должны петь: пусть все видят, как они довольны своим положением.

Кнут просвистел над головами негров, раскатисто щелкнув в пустом пространстве цеха.

— Вы слышали, что сказал ваш господин? Петь!!

Не замедляя темпа, рабочие переглянулись.

— Петь, я сказал! — заорал надсмотрщик.

Люди молчали.

— Начинай ты, Люшен! Ты стоишь первым.

Брат Руби поднял глаза и улыбнулся заискивающей улыбкой.

— Что я должен петь, мой господин?

— Мне все равно! Пой что хочешь.

— Я знаю мало песен, — сказал Люшен.

— Пой что знаешь. Что-нибудь ритмичное, чтобы работа спорилась.

Люшен открыл рот и неуверенно начал:

Девочка из диско,

Будь моею киской,

Будь моею дочкой

На всю эту ночку.

Девочка из диско…

— Хватит! — прорычал Депау как раз в тот момент, когда остальные подхватили игривый мотивчик. — Это совсем не то, что нужно. Я велю отпечатать тексты, и пусть они их выучат. Что-нибудь вдохновляющее, какие-нибудь псалмы.

— Я позабочусь, чтобы они выучили слова, господин Депау.

Хозяин кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Как тебе это нравится? — спросил Римо у девушки.

— Работают они неплохо, — сказала та. — Возможно, я установлю такой конвейер у себя на фабрике, чтобы повысить производительность.

— И тебе не стыдно?

— Я же не буду заставлять их петь!

— Да, песенка не очень… — сказал Римо. — Но Люшен, кажется, в порядке.

— Он выглядит лучше, чем обычно, как это ни странно, — признала Руби.

— Может, работа идет ему на пользу? — предположил Римо.

— Мне трудно судить. Я никогда раньше не видела, чтобы он работал.

Чиун все это время хранил молчание. Присмотревшись, Римо заметил, что его светло-карие глаза пылают огнем. Такое со стариком случалось редко.

— Что с тобой, Чиун? Что-нибудь не так?

Старец махнул рукой в сторону двери.

— Вот это! Это — низость! Это — величайшее зло!

Римо изумленно поднял брови.

— Что я слышу? И это говорит человек, считающий всех людей ниже жителей деревни Синанджу!

— Одно дело оценивать людей по достоинству, видеть их слабости и обращаться с ними соответственно. И совершенно другое — не считать людей людьми. Это значит оскорблять самого Бога в лице его творения.

В этот момент над конвейером вновь взметнулся кнут.

— Быстрее! — заорал надсмотрщик.

Тут уж Чиун не выдержал.

— Стой! — воскликнул он.

Со страстью и гневом, питавшими его поразительное искусство, он ударил рукой в массивную дверь, ближе к петлям. Тяжелая деревянная панель вздрогнула и упала внутрь рабочего помещения.

Будто призрак, закутанный в желтые одеяния, Чиун ворвался внутрь и снова крикнул:

— Остановись, животное!

Лицо взглянувшего на него надсмотрщика отражало смятение и страх.

«Рабы» подняли головы, ожидая увидеть могучего избавителя, но увидели маленького, похожего на куклу азиата, уставившего сузившиеся от гнева глаза на надсмотрщика.

Здоровяк в белом костюме и белой шляпе, с пистолетом у пояса спрыгнул с платформы, раскрутил над головой кнут и ударил им старца.

Однако удар не достиг цели. Натренированная рука сделала резкое движение, чтобы придать свинцовому шарику, привязанному на конце, сверхзвуковую скорость. Но ожидаемого щелчка не последовало. Точно рассчитанным движением Чиун выбросил вперед правую руку и будто отрезал ребром ладони конец кнута длиной в шесть дюймов.