— Потому что я тебя люблю. — Карлос подходит к ней и, опустившись на колено, берет за руку. — И потому что хочу засыпать с тобой каждую ночь и каждое утро, просыпаясь, видеть твое лицо. Потому что я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей. Хочу, чтобы мы вместе чинили машины и ели дурацкие такос с тофу, которые ты почему-то считаешь мексиканскими. Хочу, чтобы мы лазили по горам и ты бы подкалывала меня, а я — тебя. Хочу ругаться с тобой, чтобы после споров заниматься обалденно горячим сексом. Выходи за меня, потому что без тебя я бы уже лежал на два метра под землей… и потому что я обожаю твоих родных, как свою семью… и потому что ты мой лучший на свете друг и я хочу состариться рядом с тобой. — Из глаз у него текут слезы, и я потрясен — никогда не видел, чтобы Карлос плакал. — Выходи за меня, Киара Вестфорд, потому что, напоровшись на ту мину, я думал только о том, что вернусь сюда и попрошу тебя стать моей женой. Скажи «да»,
— Да! — говорит Киара. Теперь она тоже не может сдержать слез.
Мы искренне радуемся за них, поздравляем и попутно растолковываем парочке не в меру любопытных соседей, что случилось. Но, повернувшись, я понимаю, что Никки рядом нет.
— А где Ник? — спрашиваю я у Бриттани.
Она машет в сторону дома.
— Я попросила ее заглянуть в твой шкаф и принести теплую кофту. Мне холодно.
В мой шкаф? О черт. Несусь в комнату и вижу, что Никки роется в гардеробе в поисках чего-нибудь теплого. Если она сейчас увидит пистолет…
— Эй, — говорю я, вставая прямо перед ней, и закрываю дверь, не давая Никки добраться до костюма. Интересно, «глок» вообще еще там, где я его оставил? Или она его нашла? И что, ради всего святого, мне сказать, если она спросит, в чем дело? Можно, конечно, притвориться идиотом, но эта роль мне никогда толком не давалась.
— Привет, — отвечает Никки. — Бриттани попросила принести ей теплую кофту.
— Я сейчас найду и принесу, — говорю я, отводя ее подальше от шкафа.
— А что не так? — недоумевает Никки.
— Ничего. — Просто у меня в шкафу лежит пистолет, вот и все.
— Уверен? Ты что-то нервничаешь.
— Так и есть. — Мне хочется биться головой об стену. — Я хотел тебе кое-что сказать.
— И что же?
Так, теперь мне нужно придумать что-то правдоподобное.
— Я люблю тебя, — брякаю я.
О нет. Неужели мой рот произнес именно это? Я никогда не говорил такого ни одной девушке и обещал сам себе, что и не скажу, если только не буду знать, что это правда.
Самое страшное заключается в том, что это — правда.
34. Никки
КОГДА ЛУИС СКАЗАЛ слово на букву «Л», я так перепугалась, что сделала вид, будто меня Бриттани зовет, и буквально сбежала из его комнаты. С тех пор я старалась не обращать внимания на то, что он это произнес, а Луис не делал попыток повторить сказанное.
В среду я все-таки решаю поехать с ним на работу после уроков, потому что чувствую: нам надо поговорить насчет воскресного происшествия. Мне не хочется делать из мухи слона, но и не обращать внимания на это слово, как сделал Марко, я тоже не мог у.
Луис теперь работает у своего кузена. Автомастерская Энрике расположена на юге Фейерфилда, на углу Вашингтон-стрит и Мэйн-стрит. Этот перекресток — довольно известное место, здесь раньше часто тусовались члены банды. Когда я училась в школе, здешний район вообще «славился» еженедельными перестрелками. Мне страшно даже просто находиться тут, хотя на первой странице местной газеты несколько месяцев назад появилась статья, что теперь банда практически никак себя не проявляет.
— Нам сюда, — говорит Луис, и мы сворачиваем на небольшую парковку перед мастерской, всего на три машины. Идем внутрь, и мои глаза словно сами собой прикипают к старой отметине от шальной пули на стене здания.
Над двигателем одной из стоящих внутри машин склонился незнакомый мне парень. Его руки почти полностью изрисованы татуировками, и одет он в футболку и штаны, которым явно не помешает хорошая стирка.
— Привет,
Луис указывает на меня.
— Это Никки.
—
— Она не говорит по-испански, Энрике, — вмешивается Луис.
Энрике фыркает.
— Извини. Думал, ты мексиканка.
— Не все мексиканцы говорят по-испански, — возражаю я.
— Все, кого я знаю, говорят. — Черт, да большинство моих знакомых мексиканцев по-английски и двух слов связать не могут.
— Мой отец посчитал, что совершенствовать английский важнее, чем знать испанский. По-испански мы даже дома не говорим.
Энрике качает головой, словно воззрения моего отца его не очень устраивают.
— Что ж, каждому свое.
Луис подходит и заглядывает под капот машины, над которой колдует Энрике.
— Прокладка прохудилась? — спрашивает он.
—
Энрике замолкает на полуслове, заметив появившуюся в мастерской девушку. На вид ей лет двадцать с небольшим, и она явно хорошо знает Луиса, судя по тому, что бросается обниматься с ним, едва зайдя внутрь.