Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером

Еще не в силах выдавить из себя слов, он показал рукой. Глаза Ли вспыхнули. Они были злыми и напуганными одновременно.

— Ник! — сказала она. — Ну разве так можно?

— Ногу у него свело, — сказал кто-то за спиной. — У парня ногу свело… Мог возле самого берега утонуть… Спасибо, не утонул.

— А что? Что здесь случилось? — поинтересовался другой женский голос.

— Спасатели вытащили. В трех метрах от берега захлебнулся.

— Да не очень он и захлебнулся?

«Спасатели! — повторилось в голове. — Спасатели? Меня пытались утопить…»

Волосатая темная грудь покачивалась рядом, толстая золотая цепочка лежала на этой мужской груди.

Ник поднял глаза, лицо спасателя было дебильным и почти неподвижным, какая-то смешная скованность черт. Ник дернул головой. Мира все еще шла по мосту. Спасатель, играя своей цепью, вдруг хитро посмотрел на него и приложил к темным губам кривой палец. Глаза спасателя неприятно улыбнулись.

— Иголку в плавки воткни… И все! Иголку, — сказал голос в толпе. — Сведет ногу, нужно проколоть. У меня, например, в плавках всегда игла…

«А не боишься не туда уколоться? — зачем-то подумал Ник. — Не туда и не тогда!»

— Ми-ра! — сказал он одними губами, обращаясь к Ли и опять показывая дрожащей рукой.

— Я тебя больше без круга в воду не пущу! — мать протягивала белый пластмассовый стаканчик. — На, выпей!

В стаканчике оказался чуть теплый кофе. Кофе был противный и сладкий. Толпа вокруг поредела. Он был уже не интересен: дрожащий, скрючившийся в метре от приливной волны, синий от ужаса подросток, судорожно прихлебывающий кофе.

— Очень неосторожно… Очень… — сказал мужской голос.

Рядом с Ли возник какой-то назидательный старик в зеленых плавках. На плавках золотой металлический значок — якорь.

— Так вы сына потеряете, милочка. Товарищ прав, иголку нужно… Нужно с собой в воде что-то острое, если судороги. Если известно, что судороги… Если подвержен!..

От нахлынувшей слабости Ник почти засыпал, соскальзывал в сон. Подташнивало. Он лежал на подстилке слева от навеса. Ли воткнула в песок зонтик, и голова была в маленькой круглой тени. Ли сидела рядом и смотрела на сына. Она ничего больше не говорила, глаза ее потухли.

— Ма? — с трудом приподнимаясь, сказал Ник. — Ма, я живой?

— Живой!

— Ма, мы ничего не можем, да?

Ли протянула руку и поправила падающий зонтик.

— Абсолютно ничего.

— Мы не можем ей помочь, ма?

— Не можем.

Он уткнулся лицом рядом с тенью, вдавил в раскаленный песок закрытые глаза, губы. Захрустели на зубах песчинки.

— Не можем! — повторила Ли, потом после паузы она спросила. — Ты как, в силах идти?

Он рывком поднял голову.

— Куда идти?

— Домой!

Голос у нее был спокойный.

— Домой? Куда домой?

— В поселок!

Очень-очень медленно солнце покидало свою верхнюю жесткую точку и уже чуть опустилось вниз, к морю. Ник лежал на спине, опрокинув зонтик и подложив руки под голову, и смотрел до слепоты в самую середину неба.

Нужно было принять какое-то решение. Мысль бродила в голове, мучительная, длинная, она никак не хотела оформиться в слова и завершиться. Глаза устали смотреть в небо. Потом он будто поставил точку в середине неразборчивой, неприятной фразы, оборвал ее. Вскочил на ноги, засуетился, вынул фотоаппарат.

За полчаса он успел сделать, наверное, с десяток снимков. Он протягивал и протягивал резкими движениями затвора новую пленку внутри аппарата, а другая, засвеченная пленка, аккуратно смотанная в рулончик, поблескивала в руках Ли. Вид ее был неприятен. Мать то наматывала змейку на палец, то скручивала в серый цилиндрик.

— Ну, может, хватит? — спросила она, когда Ник, наверное, уже в пятый раз, падая перед нею на колени, фотографировал крупным планом лицо. — Пойдем, может быть, отсюда?

— Не могу!

— Почему ты не можешь?

— Стыдно, ма! Стыдно, понимаешь?

— Чего уж не понять?..

— Давай еще немножко здесь позагораем, — предложил Ник.

— Зачем?

— Я не знаю… — он опять взвел затвор. — Еще немножко, ма?

Ли кивнула. Солнце было таким ярким, что лишало мир цвета. Перед объективом стояло четкое белое пятно — лицо матери. Лицо в визире было немного вытянутым, неживым.

Ник подумал, что если бы удалось передать такое лицо на фотографии (ну хотя бы часть этого ощущения перенести на глянцованный фотокартон), то название у работы было бы: «СТРАХ».

12

Она прошла мост и остановилась. Ей хотелось обернуться, но не стала. Любое движение могло послужить детонатором.

«Коленьку и его маму теперь не отпустят, — подумала Мира. — Но шанс остается. Мальчишки напились, и азарт у них не тот! В таком настроении, скорее, напугают, а не убьют».

За ней следили. Медленно двигаясь в сторону веранды, Мира чувствовала этот взгляд одновременно нескольких пар глаз как что-то единое, цельное, хоть и расположенное со всех сторон.

Все-таки она нашла силы и не обернулась, посмотрела прямо на солнце. Вспомнила большой прожектор, сияющий в лицо из темноты… Парк культуры.

Выдавив на своем лице спокойную улыбку, Мира вернулась на веранду. Кофе уже остыл. А водку в ее отсутствие всю выпили. Оружие валялось на полу под ногами. Пригубив холодный кофе, Мира прикинула: