Цепные псы Россы

Досчитать до четырех, затаиться и переждать. Будет не очень больно, если отключить болевые центры, боль придет потом, когда он окажется в бараке на нарах. Ночью он будет беззвучно выть, кусать грязную ветошь, служившую простыней, чтобы только сдержаться и не завыть в полную силу, будя весь барак. За такое полагалось новое наказание – его бросят в каменный мешок, бетонную яму трехметровой глубины и метр в поперечнике. В ней можно было только стоять: день, два, три, неделю, пока наказанный не начинал сходить с ума. Спать не давали, раз в пятнадцать минут врубали яркий свет, и стенки каменного мешка начинали бить легкими разрядами тока, да еще включалась громкая, режущая слух музыка. Через две недели полумертвого, но, главное, покорного и сговорчивого заключенного извлекали из каменного мешка и возвращали назад в барак. Обычно бедняга после каменного мешка соглашался на все, лишь бы не вернули туда.

Горец побывал в каменном мешке уже дважды, став легендой резервации «Тухлая лощина», как ее называли все – от заключенных и надсмотрщиков до сотрудников научного центра и инкубаторов, где выращивали шурале.

Последовал новый удар в живот. Перед глазами вспыхнули разноцветные звезды, и затрещало в голове. Никита согнулся пополам, но ему не дали упасть. Два надсмотрщика крепко держали под руки, третий проводил «обучение», как они это называли. Того, кто бил, звали Бодало, настоящего имени никто не знал и не стремился узнать. Он был из лишенцев и старался выслужиться перед командованием резервации, чтобы его восстановили в статусе.

Лишенцы жили отдельно от гореванов в более комфортабельных бараках. Поговаривали, что у них нет нар, а стоят отдельные кровати с настоящим накрахмаленным бельем и персональными тумбочками, у них цивилизованный туалет, один на барак, и душевые кабины. У гореванов прямо по центру барака была дыра в полу, гадь не хочу, да тесное двадцатиметровое кафельное помещение со сливами, куда загоняли весь барак, по сорок-пятьдесят гореванов в очередь, и с потолка пускали тугие струи воды. Вода лилась либо ледяная, либо сущий кипяток. Лишенцам позволяли читать и беспрепятственно передвигаться по территории резервации. Гореванам без разрешения бугра, старшего по бараку, нельзя было даже в туалет сходить. На работы из барака их выводили рано поутру, построенными в колонну, а возвращали только к вечеру.

Если лишенец выслуживался и угождал начальству, его восстанавливали в статусе гражданина, летианина, но вернуться назад в город, к прежней жизни, он не мог. Такой летианин оставался жить в резервации, перебирался в служебную квартиру и зачислялся в штат персонала. Правда, подобные случаи происходили крайне редко, но Бодало надеялся, что ему повезет, и из кожи вон лез, чтобы доказать свое право на свободу.

Для гореванов существовало два выхода из замкнутого круга: либо умереть от старости или непосильных нагрузок, либо отправиться к научникам, которые находили ему практическое применение. Во втором случае его могли отправить на опыты, или перевести в инкубаторы, где вырастить из него шурале, или распустить на запчасти. Правда, гореваны из барака попадали в инкубаторы очень редко, на шурале живой материал отбирали в фильтрационных боксах по прибытии каждой новой партии заключенных.

Бодало поднял Никиту за волосы и прописал ему прямой удар в челюсть. Голова дернулась, как футбольный мячик, и парень потерял сознание. Надсмотрщики выпустили его, и Горец рухнул мешком на каменный пол.

Бодало сплюнул вязкую слюну, утер пот со лба, подхватил ведро с ледяной водой и опрокинул его на Горца. Никита тут же пришел в себя, зафыркал, отплевываясь от попавшей в рот воды, и попытался подняться. Бодало боднул его сапогом в живот, но как-то вяло, потеряв интерес к экзекуции.

– Ты, собака, у меня смотри, тихо бы себя вел, а то все одно и то же. И не надоело тебе гореванов в бараках будоражить? Они животины молчаливые и покорные, ума лишенные, а ты их на бунт подстрекаешь. Непорядок. Так ты долго не протянешь, я ведь к тебе со всей душой, а ты в душу харкнуть норовишь. Нехорошо, – Бодало покачал головой, – Скажи, не надоело? Неужели не понял, что ничего не добьешься? Они – скотина смирная, а ты – брыкастый. Но мы тебе норов-то пообломаем.

– Куда его? – спросил один из надсмотрщиков. – Опять в каменный мешок?

– А чего делать? Пусть посидит, о поведении своем дурном подумает, может, чего и решит. Третья ходка у него, как-никак. Такого в «Тухлой лощине» еще ни разу не было. Можно сказать, рекорд резервации. Обычно ершистые ломаются, либо дохнут, падлы, а тут стойкий типчик попался, – проворчал Бодало. – Пегий, веди его к мешкам!

– А может, ну его?.. – Пегий нерешительно переминался с ноги на ногу. Ему совсем не улыбалась прогулка к поляне каменных мешков, где воняло, словно в выгребной яме, к тому же через несколько минут у него начиналось свободное время, и потратить пускай даже маленькую его часть на служебные дела было бы обидно.