Цербер

Горе тому, кто оказался ареной столкновения этих сил. Рано или поздно падет он их жертвой, но иначе не удержать равновесия в Мирах, и жертва эта оправданна.

Ведь она всего одна.

Глава 25

Комната напоминала большую пустую каюту корабля без иллюминаторов. Удлиненная, с низким потолком, скамьями вдоль стен, между ними стол. Еще один, маленький, вроде письменного пюпитра, — у противоположной стены.

Елена Евгеньевна оглянулась на дверь, снабженную штурвальчиком, на вид очень толстую.

«Сейф, — подумала она, — и ты, голуба, в нем — брильянт».

Она очнулась здесь несколько минут назад. Из висков убрался наконец настойчивый голос, повторяющий, что — надо, что — пора, что — идти. Теперь она уже сомневалась, принадлежал ли этот голос ей самой, а дороги сюда вообще не помнила. Сохранилось с каждым мгновением тускнеющее воспоминание о непреодолимом желании куда-то спешить, действовать, добраться… и вот она добралась.

Куда? И что с ней будет?

Елена Евгеньевна оглядела себя, посмотрела в сумку, которая оставалась у нее на плече. С ней самой все было в порядке, а в сумке все на месте. По-видимому, вошла сюда она все же добровольно.

Внимание привлек неяркий блеск, которым отливали стены. Коснулась ближайшей. Не может быть.

Стены каюты-комнаты были из гладкого металла. Пальцы ощутили холод и неясный… звук? шорох? звон?

Она осмотрела также и пол, и, взобравшись на скамью, которую было невозможно отодвинуть от стены, потолок. Точно такие же. Полированная металлическая поверхность без стыков и соединений, в углах плоскости переходят друг в друга плавно, округленно, как бы перетекают.

Опираясь пальчиком с острым ноготком на темную поверхность стола, Елена Евгеньевна выкурила сигарету, а затем осмотрела другие детали обстановки. Толстенький матовый штурвальчик на двери, конечно, не подался. На постукивание костяшками пальцев и даже серебряным брелоком дверь и стены отвечали глухо и неприятно. Большой стол мог складываться вдоль и опускаться на блестящих штангах, что еще более усиливало сходство с корабельной каютой. Маленький угловой пюпитрик тоже был складным. На уровни груди в стенках по углам обнаружились небольшие отверстия, забранные темной сеткой, как и осветительные в потолке. Из угловых шел едва уловимый поток воздуха.

«Кондиционеры?»

Сиденья — мягкие, вроде банкеток, обтянутые серым материалом. Материал не новый. Впрочем, хороший.

«Камера, голуба моя, камера. Но не тюремная. Невозможно тихо. Абсолютно как-то».

Выкуривая вторую сигарету, она даже не нервничала. Когда стало совсем нечего делать, промерила свою камеру вдоль и поперек. Получилось двадцать четыре ступни на тринадцать. Не согласившись с несчастливым числом, прошла поперек еще раз, не приставляя плотно пятку к мыску — вышло двенадцать, это ее удовлетворило. Она просто ждала.

Снаружи в дверь постучали. Так воспитанный человек просит разрешения войти. Штурвальчик повернулся.

— Здравствуй, Андрюшенька, солнце мое. Имею претензию к администрации. Почему нет санитарных удобств? А если бы я писать захотела? Или какать? У тебя неважный вид. Я случайно не в Лефортове? За что меня сюда?

Странно, он был без кейса. Дверь за ним сразу же прихлопнулась, и штурвальчик повернулся, Елена Евгеньевна не преминула отметить это.

Андрей Львович взъерошил себе волосы, подбородок положил на переплетенные пальцы, локти упер в колени:

— Надоело мне все, старуха. На пенсию хочу. Никакой радости от жизни не ощущаю.

— Андрей… Как мне понимать все это? — Она обвела рукой каюту-камеру.

— О, это очень интересная история. Ты находишься в знаменитой «железной комнате». Выполнена из особой марки стали, несколько корпусов один в другом, промежутки заполнены специальными пластическими компаундами. Черт его знает чем, я сам не знаю. Не имеет контакта с внешним миром. Освещение, регенерация воздуха — от внутренних аккумуляторов. Она вообще мобильная, ее можно перемещать. Эта — наша. Аналогичная использовалась, да и сейчас, наверное, для чего-нибудь используется в Вашингтоне. Считалось, что гарантирует полную конфиденциальность бесед. Соображаешь, чьи зады здесь сидели? «Железная», конечно, не «черная», — засмеялся чему-то. — С молотка пошло все — и государственные тайны тоже.

— А ты подбираешь?

— Почему нет? Да и ей уж лет десять как не пользуются.

— Меня решено держать здесь? — решительно спросила Елена Евгеньевна.

— Что значит, держать? Ты мартышка разве?

— Андрей, я не об этом спросила. Если надо работать, я готова. Нет — изволь отправить меня домой.