Цербер

Странный узел, стягивающийся вокруг Елены, беспокоил его чрезвычайно, и это беспокойство все усиливалось. Вмешательство тривиальной агентуры противника исключалось — за абсолютную засекреченность «Антареса» он мог ручаться головой. Тогда кто? Случайность? Андрей Львович научился не верить в них и вообще исключил это слово из обихода. Случайностей, как и чудес, просто не бывает.

«Если происходит нечто непонятное для нас в данный момент, — любил он повторять своим сотрудникам, — это может означать, что мы либо еще не обладаем нужным массивом информации, либо не сумели качественно проанализировать уже имеющиеся сведения. Последнее — происходит как правило».

Продолжавшие поступать данные утвердили Андрея Львовича в его обеспокоенности.

Оперативно запрошенная справка о личности Михаила вернулась пустой, как невод без Золотой Рыбки. Его приятель получил явно смертельные ранения и остался жив-здоров. Его квартира подверглась налету — это Андрей Львович уже знал, всего-то на сутки оставили без присмотра, но кто мог предположить?! — а от соседей никаких сигналов, в районном отделении ни сном ни духом.

Что самое удивительное, у него в доме не работала аппаратура. Гарантированные приборы слепли и глохли, отказываясь передать хоть что-то похожее на сигнал. Квартира, которую нашпиговали прослушивающей техникой, молчала.

Это было неприятно, но не непонятно, стоило лишь Андрею Львовичу сделать одно маленькое допущение в своих рассуждениях. Тогда все сразу вставало на свои места.

Андрей Львович мог сделать это допущение, хотя из всех ныне живущих не нашлось бы и трех сотен, которые бы верно его поняли. Впервые в его очень специфической практике ему пришлось бы делать это допущение, но ведь все когда-нибудь происходит впервые.

В мир (Андрей Львович употреблял это слово с маленькой буквы) явилось нечто, что могло оказаться неподвластным даже ему. Что могло оказаться сильнее.

Сильнее там, где Андрей Львович по праву считал себя первым.

Он не хотел делать такого допущения. Он гнал от себя даже саму эту мысль.

«Лену я вам не отдам, — подумал он. — «Антарес» — это мое, попробуйте тронуть, попробуйте отнять».

В работе Андрея Львовича никогда не прельщали материальные выгоды — он довольствовался необходимым — или вопросы возможной славы. Он понимал, что никогда не выйдет за пределы «узкого круга», он был приучен к этому.

Но прикосновение к тайне. К неведомому. Вот что заставляло учащенно биться сердце. Безусловно, фамильная черта.

Еще бы! «Аномал» — термин из лаборатории деда — такого уровня! Явление такого масштаба! Никому раньше не попадался, ни в каких закрытых, спецхранных, оккультно-эзотерических источниках даже упоминания о таком нет.

И вышел на него он, Андрей, внук Андрея, не случайно наткнулся, а — подготовленным, во всеоружии информации и самых изощренных методов исследования… Андрей Львович, наверное, все же мечтал о славе. Лет этак через сто. Тогда его имя могло всплыть, открыться хотя бы такому же, как он сейчас, безвестному и со всех сторон закрытому всевозможными грифами собрату.

Обращаться к тетради деда в сложных случаях, когда требовалось новое решение, стало у него хорошей привычкой. Деды мудры, надо только уметь пользоваться их мудростью. Но поглаживая папку с тетрадью на столе перед собой, Андрей Львович отчего-то не мог отделаться от воспоминания о ее последнем листке, где дед сделал запись за день до смерти.

На чистой странице крупным и твердым почерком была оставлена единственная строка:

«Че в суете мятемся?» — Андрей Критский, ок. 660 г. до Р.Х.»

Равновесие внутри каждого Мира требуется не только одному этому Миру. В равной степени в нем заинтересованы и все другие Миры. Смертоносная буря в океане тоже начинается с волнения малой капли, таков закон сущего.

Поддерживать равновесие своего Мира — задача не из простых. Пожалуй, нет в каждом Мире более сложной и трудной задачи, более необходимой.

И более неблагодарной.

Само устройство Миров, их законы тяготеют к спокойствию и равновесию. Но у любого закона должен быть исполнитель. Того, кому выпадет эта доля, неизбежно коснется тень иных Миров, тех, которые ему назначено не допускать сюда.

Он станет охранять Мир, в котором родился, но уже никогда не сможет чувствовать себя в нем совершенно своим.

И рано или поздно Мир отринет его.

Глава 9

вспышка — цветы — дорога — зеленый газон — вспышка

…еще его пришлось ждать, пока он покупал себе черные очки и купил огромные, закрывшие пол-лица. Шрамы все равно остались видны, но меньше, конечно.

«Мне надо быстрее домой, как вы не понимаете?» — умолял его я.