Цербер-Хранитель

Машину Ба водила лихо. Стиль вождения у нее был, мягко говоря, спортивный. И на юрком своем «Миникупере» до музея она домчалась минут на пять раньше, чем Мирон, а потом дожидалась его на стоянке, нетерпеливо поигрывая связкой ключей.

– Лихачишь, Ба! – сказал Мирон, выбираясь из салона своего автомобиля.

– Может и лихачу, но, прошу заметить, я не нарушила ни одного правила! – Ба сунула ключи в сумочку и пошагала к зданию музея.

Походка у нее была стремительная и уверенная, несмотря на возраст и десятисантиметровые шпильки. Мирон едва за ней успевал.

В здании музея привычно пахло канифолью, старыми книгами и старой мебелью. Запах этот был знаком Мирону еще с детства. Очень часто после школы он шел не домой, а на работу к Ба, потому что до музея можно было добраться пешком вокруг старинного, уже закрытого кладбища. А если не вокруг, а по прямой, то получалось еще быстрее. В Музее Мирон делал уроки и дожидался, когда закончится работа у Ба, а потом они вместе возвращались домой. Тогда Ба ездила на стареньком «Фольксвагене», но точно так же лихо.

Поздоровавшись с вахтершей тетей Лидой, они пересекли анфиладу выставочных залов и оказались в кабинете Ба. В этом Ба тоже была похожа на Харона. В ее кабинет тоже можно было попасть через анфиладу. Но на том сходство заканчивалось. Анфилады Харона были трагично-мрачными, почти готическими, а анфилады Ба были наполнены светом и воздухом. И кабинет Ба был светлый с мебелью в барочном стиле, легкими занавесками на окнах и чудесным видом на цветущий с весны до осени розовый куст.

– Ну! – сказала Ба, бросая сумочку на кресло. – Излагай!

И Мирон изложил. Излагал, старательно обходя острые углы и упоминание найденной в овраге девчонки. Валить все решил на Харона, мол, это именно его заинтересовал данный экспонат. Всем ведь известно, что у Харона странное представление о мироустройстве. Ба так точно известно.

– И вот я бы хотел посмотреть на эту штуку, Ба! – закончил он. – Посмотреть и, если можно, сфотографировать. А она вообще очень ценная? Что-то я не припоминаю, чтобы музей ее когда-нибудь вообще выставлял.

А ведь и в самом деле! Все экспозиции Мирон знал наизусть, изучил за долгие часы пребывания в музее. Та штуковина не выставлялась ни разу!

– Она ценная, – сказала Ба задумчиво.

– Настолько ценная, что ее страшно выставлять в провинциальном музее?

– Я бы сказала, ценность ее такова, что выставлять ее в провинциальном музее не имеет никакого смысла.

– Тогда зачем она тут?

– Она тут на хранении.

– Но она принадлежит музею? – Мирона разбирало любопытство. Уж больно любопытная и загадочная получалась история.

– Вообще-то она никому конкретно не принадлежит. – Ба покачала головой, а потом сказала: – Ладно, Мирон, давай на нее посмотрим. – И то, что она назвала его полным именем, тоже было странным.

Вслед за Ба Мирон вышел из кабинета, прошел по гулкому коридору, спустился в подвальное помещение, где располагался запасник. В отличие от конторы, все двери в музее открывались обычными ключами. Похоже, Ба испытывала какую-то особенную слабость к ключам. В запаснике, просторном, ярко освещенном галогеновыми лампами помещении, царил идеальный порядок. Стеллажи, коробки, ящики, стеклянные витрины. Здесь было сухо и чуть прохладно. Ба говорила как-то, что в музейном подвале естественным образом установился идеальный для хранения микроклимат. Помнится, она очень радовалась этому факту, потому что покупка профессиональной климатической установки была музею не по карману.

Гулко цокая каблуками по бетонному полу, Ба прошла к стоящему в дальнем углу хранилища сейфу. Сейф имел внушительный вид и даже кодовый замок. Не особо таясь, Ба набрала код. Ожидаемо, это оказался Миронов год рождения. Его умилила и подобная сентиментальность, и подобная неосмотрительность. Сам бы он придумал что-нибудь позаковыристее.

– Ну, вот, – сказала Ба, вытаскивая из сейфа черный ящик и бережно ставя его на стол.

– Я могу глянуть? – спросил Мирон.

– Ты можешь даже взять его в руки. – Ба усмехнулась. – У меня что-то никогда не возникало таких желаний. Но вещь, безусловно, заслуживает интереса.

Мирон открыл ящик. На дне его на подложке из пурпурного бархата тускло поблескивал серебряный ошейник. Он доставал ошейник с той же осторожностью, с какой Ба доставала из сейфа черный ящик.

– На какого зверя рассчитана этакая сбруя? – спросил, взвешивая ошейник в руке. – На буйвола, что ли?