Церемонии

Сегодня Дебора уже смогла передвигаться и провела большую часть дня в лесу за сбором ягод. Она вернулась и приготовила нам ужин, но ничего особенного. Четыре новые курицы начали нестись, но за все это время мы получили от них только с полдюжины яиц. Старая же неделю несла мягкие яйца, а после того, как ее перевели на диету с высоким содержанием кальция, и вовсе перестала нестись. Дебора сделала нам овощной омлет из всех шести яиц, но он получился на удивление неприятным. У него был странный лекарственный привкус, так что Сарр даже не смог доесть свою порцию. Сама Дебора почти ничего не ела, и это тоже разозлило Сарра. «Съешь хоть что-то, – повторял он. – Ты даже рта не раскрываешь». В последнее время он не в духе.

Десерт тоже был так себе: сыр и ранние яблоки, которые Сарр купил на прошлой неделе в городе. Он хранил их в погребе, но теперь они почти все сгнили. Позднее тем же вечером я спустился на несколько ступеней и почувствовал, что вся еда внизу начала портиться.

Может, оно и к лучшему, что этим вечером я съел так мало. Несмотря на все свои старания, я определенно прибавил в весе. Скорее, даже обрюзг. Надо всерьез браться за упражнения. Завтра – обязательно. После ужина заглянул в зеркало в ванной, и собственный вид меня не обрадовал. Может, стоит попытаться немного подзагореть перед приездом Кэрол, да и стрижка бы не помешала. А еще надо побриться.

Пока собирался уходить, у Поротов как будто начался какой-то разлад. Все еще сиплым голосом Дебора объявила, что устала, и в одиночестве отправилась наверх. Я оставил Сарра молиться в гостиной.

Прежде чем зайти к себе, случайно обернулся и посмотрел на дом. В спальне Поротов горела лампа, и к своему изумлению я увидел силуэт Деборы, стягивающей с себя длинное черное платье. Она стояла возле самого окна. Потом обернулась и на секунду замерла, глядя наружу. Потом, наверное, в спальню вошел Сарр, потому что я услышал, как он окликнул ее, и Дебора быстро отвернулась… Но у меня возникло четкое ощущение, что стоя у окна она знала, что я за ней наблюдаю, и в свою очередь смотрела прямо на меня.

* * *

Потом они часто об этом говорили. Собравшись у кассы в кооперативе Берта Стиглера, потягивая чай или лимонад на переднем крыльце ван Миера или направляясь на воскресную службу, добрые жители Гилеада гадали, судили и рядили о том, как в ночь на двадцать седьмое июля, прямо перед странным завершением событий на ферме Поротов Сим и Орин Фенкели видали в лесу блуждающий огонь.

Ни отец, ни сын не имели привычки являться на воскресную службу. В предыдущее воскресенье, пока другие члены Братства собирались у Поротов, младший, более находчивый Фенкель добывал корзинку помидоров с огорода Гершеля Раймера (как всегда, стараясь не оставить следов), а старший спал и вовсю храпел. Двадцать шестого же, по их словам, они искали любимого пса, который ушел со двора и потерялся в болоте за границей хозяйства, но те, кто знал их получше, подозревали, что они вышли на несвоевременную охоту. В кладовой у Фенкелей поразительным образом всегда был запас мяса, несмотря на то, что их поля неизменно приносили плохой урожай.

Кроме того, этой ночью парочка наверняка осушила бутылку-другую. Одна из редких в городе шуток утверждала, что старший Фенкель воспитал юного Орина в соответствии со стихом 25:27 из Иеремии: «Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: пейте и опьянейте, и изрыгните и падите».

Так что их слова звучали не слишком убедительно, и кое-кто в Гилеаде не считал, что они что-то видели. Но нашлись и те, кто готов был поверить их рассказу хотя бы отчасти, а то и целиком. Они отметили и выпученные от изумления глаза сына, и явное замешательство отца, и расхождения в их рассказах – и решили, что Фенкелям незачем врать, потому что их история могла лишь умножить их дурную славу.

Горб луны той ночью чем-то напоминал слизняка и отбрасывал холодный свет на деревья, ручейки и упавшие стволы, через которые с трудом пробирались двое браконьеров. Они приближались к заболоченному участку у северо-западной границы земель старого Бабера, и идти становилось все труднее. Сарр Порот купил ферму прошлой осенью, и не только Фенкелю казалось, что тот остался в накладе. На каждом шагу сапоги влажно чавкали, а оставшись слишком долго на одном месте, можно было почувствовать, как тонешь в земле.

Первым странный звук услышал молодой человек. Сначала он решил, что это воет какое-то животное, застрявшее в ловушке, но потом начал разбирать что-то вроде слов на незнакомом языке. Наконец услышал их и отец – потом он настаивал, что язык был еврейским. Его сын был не так категоричен и никогда не пробовал сказать наверняка.