Церковь и государство вплоть до установления государственной церкви

Иисус. Происхождение их, по-видимому, невозможно свести к одному источнику и совершенно несостоятельно было бы выдвигать, как исходный пункт, какое-либо предписание Иисуса – даже если бы те изречения, на которые обыкновенно ссылаются, оказались более надежными, чем они есть на самом деле. Приводимые чаще всего места: Мф., 16, 18 и 18, 17 – единственные, где в устах Иисуса встречается слово «Церковь» – не могут быть признаны подлинными. Если даже признать подлинными слова Мф., 16, 18, из них нельзя вывести ничего, что можно было бы рассматривать как начатки правового развития церкви, так как слова эти относятся исключительно к личности Петра и притом совершенно не касаются области права, какое бы широкое значение ни придавать этому понятию. Приблизительно то же самое надо сказать о тексте Иоан., 21, 15-17. И здесь дело касается только Петра, и ничто не указывает на то, чтобы обещанное ему впоследствии должно было распространиться на других. Да и ему не дается никаких прав, а лишь возлагается на него обязанность, из которой, конечно, можно вывести различные права, но без всяких оснований. Слова Мф., 18, 17 несомненно приписывают церкви, т. е. собранию верующих, известную дисциплинарную власть вплоть до права отлучения. Но, как указано, они исходят не от Иисуса, а от собрания верующих. Остаются только по существу тождественные места Мф., 16, 19, 18, 18 и Иоан., 20, 23. Здесь предоставляется апостолам, в частности Петру, власть вязать и разрешать грехи. Эти места также заподозрены критикой; но и подлинность их возможна. Однако отпущение грехов, в силу внутренней сущности своей, не имеет ничего общего с областью права; чтобы придать ему правовой характер, необходимо привхождение извне правовых элементов. Следовательно, и эти слова не пригодны к тому, чтобы послужить исходным пунктом правового развития церкви.

Действительные исходные пункты правового развития церкви. Действительные исходные пункты нужно искать в складе древних христианских общин. Обратившись к этой области, приходится сделать то же наблюдение, что и относительно множества начатков других церковных установлений. Почти с первого момента они являются крайне сложными вследствие того, во-первых, что церковь не представляет собою чего-либо во всех отношениях нового, но оказывается отчасти перерождением древнейших образований; во-вторых, потому, что она с самого начала охватывает жизнь во всем ее объеме, налагая на нее свой отпечаток; наконец, вследствие того, что она выступила в эпоху высокой культуры, продукты которой частью были ей противны и враждебны, частью полезны и желанны.

Церковь была порождением иудейской церкви и синагоги; этим объясняется как самое стремление к выработке известных правовых норм, так и выработанные ею формы.

Создавая рамки для всей совокупности жизни и мысли верующих, равно как и для их общественных взаимоотношений, она стремилась установить во всем строгий порядок; для этого было необходимо создание правовых норм.

Церковь оказалась лицом к лицу с высококультурным государством и с самого начала не могла занять определенного положения по отношению к праву этого государства. Если бы она просто признала это право, ее собственное правовое развитие имело бы место лишь в очень ограниченных пределах; наоборот, подвергнув это право огульному отрицанию, она была бы им раздавлена. Правовое развитие в самой церкви оказалось возможным только благодаря сложности ее отношений к государству, только в силу того, что она одновременно подчинялась ему и боролась с ним, отвергала его и брала с него пример.

Таким образом, вскрыты три основные корня будущего церковного права; спрашивается, как относятся они к отдельным областям права? Распределяются ли они по этим областям определенно и ограниченно? Вопрос этот приходится решить отрицательно. Указанные начала действовали скорее всего параллельно, взаимно усиливая друг друга.

Церковь можно упрекнуть в том, что ее правовые установления ослабляли государство по мере того, как распространялась ее власть. Но не следует забывать того, что дала церковь государству, ограничивая его. Союз христианской церкви и государства поднял человечество на высшую ступень развития. Этот союз впервые признал в человеке человека и открыл историческому развитию те цели, к которым оно теперь стремится. Истинный космополитизм, идеи духовной свободы, равенства и братства на этой почве впервые получили силу, и христианская идея Бога явилась неприметно, но могущественно действующим двигателем, определившим ход истории и обеспечившим за человеческою личностью ее духовное достоинство и вместе ответственность.