Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го

Также и его стиль вполне исторический, — ясный, точный, простой и удобопонятный. Если за что его можно упрекать здесь, то разве за то, что стиль его течет слишком однообразно — спокойно и никогда не приобретает высшего парения. Стиль Тильмона есть отображение самого автора, всегда спокойного, скромного.

Церковно-исторические «мемуары» Тильмона есть церковная история в биографиях или правильнее в монографиях. Тильмон описывает то знаменитых отцев церкви, то известных ересиархов, но, описывая самым внимательным образом их жизнь, он в тоже время изображает историю того времени, в какое жили эти лица. Таким образом, труд его представляет собою собрание талантливых монографий. Этот метод историографии некоторым не нравился, и в этом смысле делаемы были упреки Тильмону еще при его жизни: ему советовали, чтобы он столь богатые материалы расположил в форме летописи. К счастью, Тильмон не решился принести такой большой жертвы грубому эмпиризму своего времени, и нельзя не поблагодарить его за то, что он заключил свои уши для восприятия подобных внушений.

Мемуары Тильмона с самого начала приобрели себе большую славу, и еще первое издание не дошло до половины в печати, как понадобилось новое, второе издание, которое затем и появилось, на этот раз с полным именем автора.

Автор статьи о Тильмоне в Biographie universelle, которого мы цитировали выше с именем биографа Тильмонова, пишет об этом историке: «очень немного мужей, память о которых была бы столь безупречною, которых благочестие было бы столь искренним, намерения столь справедливы, знания же столь реальны. Его слог не блестит, но сухость, какую находят у него, в сущности есть строгая точность, предпочтительная пустым украшениям». Другой автор статьи о Тильмоне в известной Энциклопедии Герцога, отдавая должное научным заслугам его, замечает: «католическая историография во Франции и теперь еще могла бы многому поучиться у него, если бы только существовало у ней добросовестное стремление отыскивать истину и исследовать документы без предрассудка»[661].

III. Церковный историк А. В. Горский

Имя покойного Александра Васильевича Горского, ректора Московской духовной академии, тридцать лет бывшего преподавателем церковной истории в той же академии, обладавшего обширной церковно-исторической эрудицией, слишком хорошо известно всякому, хотя немного знакомому с богословской литературой, последнего времени, чтобы нужно было входить в объяснения с читателем, почему эта знаменитая личность может и должна быть предметом научного изучения.

О Горском, его трудах, его научном образе воззрений, его заслугах в области богословских наук, его значении в истории духовного просвещения, написано немного. Гораздо меньше, чем сколько можно было ожидать этого, принимая во внимание, что Горский был труженик науки и труженик высоко даровитый.

С своей стороны мы не имеем никаких широких притязаний, в роде например изображения Горского, как ученого со всех сторон. Подобный труд не может быть предметом небольшого этюда. Мы намерены сообщить несколько сведений о Горском, как профессоре церковной истории[662], на основании его собственных рукописных лекций, с которыми мы имели случай ознакомиться при разборе бумаг, оставшихся после Горского в наследство Московской духовной академии. К сожалению, для характеристики Горского мы располагаем только, так сказать, мертвым материалом: его записками по церковной истории, но мы не были слушателями его изустных чтений по указанному предмету и потому лишены возможности сказать что либо на основании живых впечатлений от его чтений.

Нужно помнить еще, что Горский не до конца своей жизни оставался профессором любимой им науки, церковной истории: лет за двенадцать до своей смерти († 1875 г.), с назначением в ректора академии, он должен был расстаться с нею и посвятить свои силы новому предмету — догматическому богословию. Поэтому его лекции не имеют в виду той церковно-исторической литературы, которая появилась в последние 10–12 лет его жизни. Многое в чтениях Горского по церковной истории дошло до нас в виде неполном, отрывочном, что зависело, кроме других случайных причин, еще и оттого, что не малая доля их вошла в его новые чтения по догматике, в качестве истории догматов, ассимилировано его новой наукой — догматическим богословием и перестало быть главой или отделом его прежних чтений по истории. После этого даже человеку, нарочито принявшему на себя труд изучить его систему, едва ли удалось бы воссоздать ее в полной целости.