В этой связи следует оценить мнение некоторых экспертов, видящих причину маргинализации Русской Православной Церкви в современном гражданском обществе в том, что это общество отказало Церкви в признании и сотрудничестве, не привлекая ее в качестве конструктивной силы к строительству «новой России». Однако внимательное прочтение культурной жизни Московской патриархии в 1991—2006 гг. свидетельствует об обратном. Иерархия изначально не предполагала вести с обществом равноправный диалог, рассчитывая занять здесь доминирующие позиции «подавляющего большинства» и рассматривая общественность как «кучку хамов и крикунов». Свертыванию демократических реформ в стране предшествовало свертывание зачатков соборности в Церкви, сохранившихся в Уставе 1988 г. как анамнезис Собора 1917—1918 гг. Церковный устав, принятый Архиерейским собором 2000 г., фактически ликвидировал Поместный собор, создал пародию на церковный суд, утвердил бесконтрольность и вседозволенность епископата, закрепил бесправное положение священника и прихожанина, что привело к подмене смирения унижением и послушания принуждением. Новый приходской устав 2009 г. закрепляет полную зависимость церковного народа от епископского произвола. Внутрицерковная ситуация, законсервировавшая «властную вертикаль» и равнодушие к человеку, до определенной степени способствовала воспроизводству архетипа власти в современной России. Стимулирующая интеграция религиозных организаций в систему культурной жизни общества, в том числе и в музейно-реставрационную деятельность, не отягощенная вмешательством государства, могла бы способствовать улучшению ситуации в самой Церкви, изменению православного отношения к культурному наследию и позитивному влиянию на общественную жизнь. Это соответствовало бы призыву А. В. Карташева, который указывал, что для «возрождения святой Руси» необходимо взаимодействие Церкви не с государством, а с обществом. Однако московская патриархия продолжает традиционно ориентироваться на государство, пренебрегая общественностью.
Впрочем, позиция значительной части этой общественности и профессионального сообщества может быть охарактеризована как соглашательская. Практически все случаи недобросовестного вмешательства религиозных организаций в используемые ими памятники оказываются согласованы с соответствующими органами и даже одобрены специалистами. Общество, отягощенное комплексом вины перед Церковью, оказывается в заложниках у ложной концепции, суть которой сводится к тому, что «нужно войти в положение» религиозных организаций и выполнить волю заказчика в ущерб законам и нормам. Совесть профессионалов, принадлежащих к Церкви, подменяется «пастырским благословением». Результатом становится разрушение того, что должно быть сохранено и поставлено в центр современной церковной жизни. Сфера сохранения культурного наследия оказывается одной из наиболее коррумпированных в современной России. Речь идет не только о материальной и политической выгоде профессионалов и руководства музеев и даже академических институтов. Искажается само отношение к культурному наследию и церковной старине, которые приносятся в жертву сиюминутной выгоде.
Такая ситуация оказывается очередной «бомбой замедленного действия». Сегодня общество перекладывает ответственность за культово-культурные конфликты на преступный коммунистический режим. Однако к началу 2010-х гг. в России вырастет поколение, которое не будет считать, что московской патриархии «все должны». Это поколение на законном основании обвинит сегодняшний режим в разбазаривании государственной собственности и разрушении культурного наследия. К тому же в условиях неизбежной глобализации и стирания сущностных различий структур повседневности культурное наследие начинает играть роль своеобразной «визитной карточки» нации, сохраняющей и передающей неповторимый индивидуальный колорит каждого народа, отличающий их друг от друга. Сохранение аутентичности культурного наследия страны должно стать предметом мониторинга и особой озабоченности со стороны мирового сообщества, превратившись в специфическую форму международного сотрудничества.