Церковная старина в современной России

Одновременно, в результате работ Комиссии по раскрытию памятников древнерусской живописи (1918—1924) формировалась идеология и практика отечественной реставрации. Впоследствии Комиссия И. Грабаря была преобразована в Центральные государственные реставрационные мастерские, просуществовавшие до 1934　г.

С самого начала деятельность Комиссии получила поддержку св.　патриарха Московского Тихона (Беллавина), который передал ее членам свою благословенную грамоту следующего содержания: «Комиссия по реставрации памятников искусства и старины в лице председателя И.　Э.　Грабаря и членов В.　Т.　Георгиевского и А.　И.　Анисимова приступила ныне к изучению древних памятников русского иконописания великих мастеров Андрея Рублева и Дионисия. С этой целью члены Комиссии предпринимают путешествие по древнейшим святыням нашего Отечества. Желаю успеха этому полезному для Святой Церкви начинанию, призываю благословение Божие на тружеников науки»[152]. Грамота не имеет даты, но очевидно, что она получена в конце июля-августе 1918　г., по некоторым предположениям, после ряда недоразумений, случившихся между членами Комиссии и братией Боголюбского монастыря во Владимире[153]. Деятельности Комиссии способствовал и священномученик епископ Кирилловский Варсонофий (Лебедев, † 1918).

Впрочем, уже тогда методы работы «Комиссии Грабаря» вызывали споры[154]. Уже упоминавшийся нами член ИАК П. Покрышкин был в 1918—1919 гг. председателем «Новгородской комиссии» Археологического отдела Народного Комиссариата по просвещению, которая выполняла роль «иконописно-реставрационной секции» этого отдела. 23 августа 1919 г. им был подан рапорт о деятельности «комиссии Грабаря» в Новгороде. В конце декабря 1918 г. тот прибыл сюда в сопровождении 4-х членов Московского отдела по делам музеев и 6 иконописцев.

Инструкция по реставрации была разработана К. К. Романовым, и в январе Петроградский археологический отдел признал работы И.　Грабаря опасными для икон, так как имели место отступления от инструкции: иконы с отставанием левкаса, доставленные в мастерскую, не закреплялись, происходило уничтожение слоев поздних записей безо всякой попытки их фиксации и т. д. Желание изменить положение к лучшему постоянно натыкалось на сопротивление, прежде всего со стороны сотрудника И.　Э. Грабаря А.　И. Анисимова.

П. П. Покрышкин был поражен количеством икон, которые находились в результате действий московской комиссии в угрожающем состоянии. В рассматриваемом случае имели место не одни только ведомственные склоки, но столкновение разных концепций, принципиально различных подходов к памятникам. И. Э. Грабарь и А. И. Анисимов были искусствоведами нового поколения, стремившимися извлечь древнерусскую живопись из-под позднейших записей. Но, как бывает всегда на первых порах, открытие не обходилось без крупных потерь и издержек. «Традиционалисты» из ИАК, к числу которых принадлежали П. П. Покрышкин и К. К. Романов, часто были правы, предостерегая от слишком поспешного смывания поздних слоев живописи　— в погоне за древнейшими.

В академической среде не принято публично обсуждать исторические противоречия советской реставрационной школы. Помимо очевидного стремления вписать ее деятельность в рамки внешнеэкономической активности с целью придать культурному наследию товарный вид для «Торгсина» и «Интуриста», здесь ощущалось влияние методического эксперимента и субъективного элемента. Реставрационная деятельность государства на памятниках церковной старины стала возможна лишь с момента объявления этой старины государственной собственностью. Обязательность реставрации, приходящей «извне», стала своеобразным средством депривации клира и мирян в условиях атеистических гонений. Со стороны некоторых специалистов такая возможность подсознательно расценивалась как определенный реванш за годы «закрытости» церковных памятников для их исследовательского таланта. Здесь вновь столкнулись мир и клир, творческая церковная интеллигенция и ревниво относящееся к своим хранительским правам духовенство.

Однако этим противоречия не исчерпывались. Стремление придать памятнику «первоначальный» вид в соответствии с собственными гипотезами сочеталось с консервацией и раскрытием как мерами, направленными на сохранение исторического облика памятника[155]. Однако концепция реставрации, сложившаяся после Второй Мировой войны, предусматривала реставрацию имперского величия, в том числе и за счет восстановления памятников древности. Консервацию заменила «реставрация с приспособлением», по сути　— новое строительство в историзирующем стиле, отвечающее идеологическим представлениям о самобытности древнерусской культуры. Самые печальные последствия «плановых» приспособлений и раскрытий наблюдались там, где они не были вызваны жизненной необходимостью, а стали следствием псевдонаучного вмешательства в памятник.