Церковная старина в современной России

В заявлении в полной мере сказалась склонность покойного патриарха к двой­ным стандартам и неразличимое на первый взгляд желание возложить вину за происходящие конфликты на противоположную сторону. Заявив, что конфликт между церковью и государственными учреждениями куль­туры искусственно раздут, он тут же нашел этому причину: «...стрем­ление иных чиновников, поставленных в свое время на музейное дело, сохранить свою монополию на народные святыни, хозяевами которых они привыкли себя чувствовать». Отводя замечание о том, что передача памятников патриархии остановит научную работу по их изучению, он переадресовал упрек Российской Государственной библиотеке, не способной обеспечить доступ к рукописным собраниям крупнейших русских монастырей как по причинам длительных ремонтов, так и из-за отсутствия микрофильмов. При этом интервьюируемый упомянул и пожар в библиотеке Академии наук в Петербурге. Он тут же предложил «совместно решать вопросы размещения церковных рукописных собраний», очевидно, путем их перемещения на площади, контролируемые патриархией.

Напоследок было выражено отношение к музеям, которое и определяло стратегическую цель тактического маневра по сотрудничеству с музейной общественностью: культурное достояние должно жить не в гробах (Лк. 8:27), а там, откуда оно родом, — в Доме Божием. Напомним, что в евангельских строках, на которые ссылался патриарх, речь идет о «гадаринском бесноватом», который жил в пещере-гробе. Изгнанный из него легион бесов был послан в свиное стадо, которое утонуло в озере. Сравнив учреждения культуры, давшие приют церковным святыням, с жилищем одержимых, первосвятитель обозначил конечную цель своей деятельности.

Если приведенная интерпретация покажется кому-то натянутой, то стоит привести эпизод, рассказанный директором Владимирского музея-заповедника Алисой Аксеновой. Во время посещения патриархом Суздаля у нее завязался разговор с не названным по имени лицом из ближайшего патриаршего окружения. В результате функционер заявил: нет никакой разницы в том, что находится в бывшей церкви — хлев или музей[208].

Стоит назвать вещи своими именами. В благодарности музейщикам за спасение церковных реликвий, постоянно декларируемой патриархом, нет никакого другого смысла, кроме самой благодарности. Светская сторона всегда стремилась видеть в этом расположенность патриархии к равноправному сотрудничеству. Музейщики слышали в этих декларациях то, что хотели услышать, пытаясь читать между строк. Однако эти благодарности однозначно понимались теми, кто их произносил: спасибо, ваша миссия окончена, будьте любезны вернуть украденное и освободить помещение. Именно этому, по нашему мнению, и было посвящено патриаршее интервью накануне подписания одного из самых важных соглашений о сотрудничестве с Министерством культуры. То, что, по соображениям об­щественной дипломатии, патриарх не имел прав внятно выразить, за него сделали другие идеологи церковно-музейного конфликта[209].

Глава IV. Годы великого перелома: 1993—1995

Новый виток споров о культурных ценностях Церкви был связан с новым уровнем политического противостояния в российском обществе. 20 апреля, накануне референдума о доверии Президенту, за­планированного на 25 апреля 1993 г., Борис Ельцин встретился с главами и представителями религиозных конфессий в России. Проблема передачи культовых зданий была обозначена здесь как одна из самых сложных. На встрече говорилось о необходимости государственной программы для ее решения, рассчитанной на 5—10 лет, а может быть и на более длительную перспективу, и обеспеченной бюджетным финансированием[210]. Итогом встречи явилось распоряжение Президента № 281-р от 23 апреля 1993 г. «О передаче религиозным организациям культовых зданий и иного имущества», где говорилось о поэтапной передаче имущества религиозного назначения, находящегося в федеральном ведении, в собственность или пользование. В двухмесячный срок, совместно с советской властью, нужно было подготовить перечень имущества, передаваемого в первоочередном порядке, а также определить сроки, порядок и условия их передачи. Шедевром законотворчества был следующий пункт: «При передаче культовых зданий и иного имущества учитывать по возможности интересы культуры и науки, имея в виду обеспечение сохранности памятников культуры, доступа к ним туристов, экскурсантов, всех граждан». Специалисты в области права расценивают принятие подобного распоряжения как «неправомочное действие», поскольку передача культурных ценностей в чье-либо пользование являлась совместной прерогативой законодательной и исполнительной власти[211].