Церковное привидение: Собрание готических рассказов

Когда обед закончился, я, вопреки правилам приличия, не сумел скрыть облегчения; мне хотелось серьезно поговорить с хозяином дома. Сибил дала дворецкому распоряжение, чтобы в библиотеке зажгли лампы. Потом, склонившись ко мне, поспешно шепнула:

— Пожалуйста, побеседуй с Бобом. Уверена, это пойдет ему на пользу. Будь очень терпелив, разговаривай ласково. И, бога ради, постарайся выяснить, что с ним такое. Мне он не говорит, могу только гадать.

Вернувшийся дворецкий доложил, что библиотека готова, и Сибил встала, чтобы удалиться. Ладло приподнялся, запротестовал, то и дело как-то странно хватаясь за бок. Жена его успокоила:

— Генри за тобой присмотрит, дорогой. Вы пойдете в библиотеку покурить.

Она выскользнула за дверь, и мы остались вдвоем.

Он судорожно схватил меня левой рукой за предплечье, так что я едва не вскрикнул от боли. Когда мы спускались в холл, я чувствовал, как его плечо конвульсивно подергивалось. Несомненно, он страдал, и я объяснил это каким-то сердечным недугом, который может привести к полной беспомощности.

Усадив Ладло в просторное кресло, я взял одну из его сигар. Библиотека — самое приятное место в этом доме; вечерами, когда в старом камине горит торф и длинные красные шторы задернуты, именно здесь было принято наслаждаться покоем и приятной беседой. Я заметил в комнате перемены. Книжные полки Ладло заполняли прежде труды обществ по изучению древностей и легкомысленная беллетристика. Но теперь «Библиотека Бадминтона» исчезла с полок,[352] откуда ее удобно было доставать, и ее место заняли старые лейденские репринты Юстиниана. Тут были книги по византинистике — мне раньше даже не приходило в голову, что он хотя бы по названию знаком с такими ее тонкостями. Присутствовали исторические труды и эссе, то и другое несколько эксцентричного свойства, а в довершение всего — пухлые тома, посвященные медицине, с яркими цветными иллюстрациями. Охота, рыбная ловля, путешествия удалились со сцены, кучи удочек, хлыстов, чехлов для ружей больше не загромождали стол. В комнате царил относительный порядок, в атмосфере чувствовался легкий привкус учености — и мне это не понравилось.

Ладло отказался от сигары и недолгое время не открывал рта. Потом первым нарушил напряженное молчание.

— Ты очень удружил мне, Гарри, тем, что приехал. Когда прихворнешь, то чувствуешь себя здесь чертовски одиноко.

— Я так и думал, что тебе должно быть одиноко, поэтому заглянул сюда по дороге из Гленэсилла. Жаль, у тебя действительно нездоровый вид.

— Ты заметил? — вскинулся он.

— Это бросается в глаза. Ты показывался врачу?

Он произнес что-то уничижительное о докторах и продолжал понуро смотреть на меня пустыми глазами.

Я заметил, что сидит он в странной позе: голова наклонена вправо, и все тело выражает неприятие чего-то, находящегося слева.

— Похоже на сердце, — заметил я. — У тебя как будто болит в левом боку.

Снова Ладло дернулся от страха. Я подошел к нему и встал за его креслом.

— А теперь, дружище, бога ради, скажи, что с тобой такое? Ты до смерти пугаешь Сибил. Бедняжке тяжело приходится, позволь, лучше я тебе помогу.

Ладло полулежал, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, и трясся, как испуганный жеребенок. Поражаясь тому, как сильно изменился человек, прежде отличавшийся силой и бодростью, я забывал о серьезности положения. Я взял Ладло за плечо, но он стряхнул мою руку.

— Бога ради, сядь! — произнес он хрипло. — Я расскажу тебе все, но ты не поймешь.

Я тут же уселся напротив него.

— Это дьявол, — произнес он торжественно.

Боюсь, я не сдержал себя: у меня вырвался смешок. Ладло не обратил на это внимания; с тем же напряженным, несчастным видом он смотрел поверх моей головы.

— Ну ладно, — сказал я. — Дьявол так дьявол. Жалоба, не имеющая прецедентов, поэтому хорошо, что я не привез с собой врача. И как же этот дьявол на тебя действует?

Его левая рука снова начала беспомощно сжиматься и разжиматься. Я опомнился и посерьезнел. Несомненно, это был какой-то психический симптом, некие галлюцинации, порожденные физической болью.

Как загнанный зверь, наклонив вперед голову, он заговорил тихо и очень быстро. Не собираюсь воспроизводить сказанное в его собственных выражениях, потому что он путался и очень часто повторялся. Из странной истории, которая той осенней ночью лишила меня сна, я передам только суть, сопроводив ее по мере надобности своими замечаниями и добавлениями. Камин погас, за окном поднялся ветер, близилась ночь, а Ладло все бормотал и бормотал. Я забыл о сигаре, забыл о себе — только слушал невообразимую повесть моего приятеля, не спуская глаз с его чудной фигуры. А ведь не далее как сутки назад я вовсю веселился в Гленэсилле!