Церковное возрождение. Итоги

«Новой империи» в равной степени необходимы и религия – как форма легитимизации недемократической власти, и советское прошлое – как мифологическое время великих героев (именно поэтому главным – смыслообразующим – праздником страны в последние годы стал День Победы). Именно поэтому министр культуры России Владимир Мединский может позволить себе такие крайне сомнительные с церковной точки зрения утверждения, как, например:

К эпическим советским героям – и к «молодогвардейцам», и к панфиловцам, и к Зое – надо относиться, как в Церкви относятся к канонизированным святым. Это моя человеческая и гражданская позиция[5].

Министр культуры прекрасно знает, что «герои-панфиловцы» – это миф советской пропаганды, разоблаченный еще в 1949 году, а Зоя Космодемьянская выполняла преступное задание – сжигала крестьянские дома, оставляя зимой без крова не только солдат Вермахта, но прежде всего самих крестьян. Однако здесь историческая правда не имеет значения. Необходимо не только сохранить, но и развивать культ советских героев, вернуть их в основание современной российской идентичности. И попытка придать этим мифам сакральный характер в новых условиях опирается не только и не столько на традиции советского прошлого, сколько на соотнесение с традициями Православной Церкви. В ответ на эти спекуляции Церковь предпочитает промолчать, так как это утверждение полностью вписывается в доминирующий идеологический дискурс.

О том, что это не единичное высказывание, а продвигаемая государственными СМИ позиция, говорит и высказывание лидера «Ночных волков» Хирурга (Александра Залдостанова):

Мы обожествили Победу. Для нас Победа как Христос, а эта 30-миллионная жертва – это как жертва Христа во время противостояния ада с раем, добра со злом… мы узнали, что у нас городов-героев ровно 12, как и апостолов у Христа, среди них один предатель-Иуда – это Киев. И понятно, что Москва – это Богородица[6].

Церковь снова промолчала и на эту риторику не отреагировала.

Более того, она тоже не уклоняется от выражения симпатий к советскому. С одной стороны, это выражение солидарности с государственной властью, а с другой – это признание того, что и в самой Церкви просоветские настроения очень сильны. Последнее вполне объяснимо.

«Церковное возрождение 1.0» не смогло решить первостепенные церковные задачи: массовое крещение 90-х практически не подготовило людей к сознательному участию в церковной жизни. Об этом убедительно свидетельствуют многочисленные социологические опросы. Так, по данным «Pew Research» 71 % граждан России называет себя православными, однако только 6 % посещают богослужение еженедельно[7]. Звучат и критические оценки ситуации со стороны отдельных епископов. Показательны наблюдения епископа Смоленского и Вяземского (ныне – Орехово-Зуевского) Пантелеимона:

В начале 1990-х какой-то наплыв прихожан в храмы был… Люди тогда не приходили в Церковь, а «вламывались» в нее. К сожалению, задержались в ней немногие, и период активного внимания к церковной жизни и воцерковления сравнительно быстро закончился… Процент людей, которые в воскресенье приходят в храм, по моим подсчетам, не более 1 % от населения нашей страны[8].

Необходимо упомянуть и о других важных последствиях помимо посещения храмов: советские люди приняли крещение, но не получили знаний об основах веры. Церковь приняла их такими, как есть, рассчитывая, что они воцерковятся сами, «естественным» путем. Но в подавляющем большинстве советские люди не испытывали никакой потребности измениться, они остались такими же, какими были… Но перемены все-таки произошли: эти «новые верующие» изменили под себя Церковь.

И в этой ситуации незаметно произошла очень существенная мутация. Главный призыв, который Церковь обращала как к отдельному человеку, так и к обществу в целом, долгое время звучал привлекательно: «Давайте сохранять традиции!», «Пренебрежение традициями очень опасно». Вроде бы речь идет о здоровом христианском консерватизме, однако в российском контексте надо сделать существенную оговорку: какие именно традиции мы имеем в виду?