Церковные историки IV-V веков

(I,14) Именно в это время Гейзерих, призвав своих епископов, велел им, чтобы в пределах дворца на различные должности назначались только дети ариан. В числе прочих это было тогда объявлено и нашему Армогасту[665], которого они, так как боялись его, долго и многократно пытали, стягивая ему веревками голени и лоб, сморщенный и изборожденный глубокими морщинами, на который Христос наложил печать своих мук, они вытягивали ему жилы, надорванные и трещавшие, подобно нитям паутины, призывающие в свидетели этих мук святое небо. И когда палачи видели, что слабые путы порваны, они приносили более прочные пеньковые веревки, но и они все постепенно ослабевали, он же даже именем Христа не просил их о пощаде. Даже будучи подвешен за одну ногу вниз головой, он всем казался спокойно спящим на своей постели под пуховым одеялом. Тогда сын царя Теодерик[666], который был его господином, приказал отрубить ему голову, так как такая казнь считалась не слишком суровой, но изменил это решение по совету своего пресвитера Иукунда[667] и сказал себе: «Ты можешь убить его, чтобы твои враги опечалились; но если мечом лишишь его жизни, римляне во всеуслышание начнут называть его мучеником». Тогда Теодерик приговорил его к рытью ям в провинции Бизацена. Позже, чтобы нанести еще большее бесчестье, приказал ему недалеко от Карфагена, где его все могли видеть, быть пастухом коров. Между тем однажды господин спрашивал о своей смерти и, узнав, что она наступит в ближайший день, призвал к себе некоего Феликса, достойного христианина, управляющего в доме сына царя, который почитал Армогаста как апостола, и сказал ему: «Пришло время моей смерти; заклинаю тебя во имя дружбы, которую мы питали друг к другу, чтобы ты удостоил похоронить меня под этим деревом на скале, я готов предстать перед нашим Господом, лишь только ты сделаешь все необходимое для этого». Однако заботился он не о том, где и как будет погребено его тело, но чтобы показать этим то, что открыл рабу своему Бог. Феликс ответил и сказал следующее: «Да не оставит нас Господь, почтенный исповедник, но позволь мне похоронить тебя в одной из базилик, с триумфом и почестями, которых ты заслуживаешь». На что блаженный Армогаст ответил ему: «Нет, но сделай же так, как я сказал». Тот не осмелился перечить Божьему человеку, но правдиво обещал исполнить все, что он повелел. И тотчас, по прошествии немногих дней, друг доброго христианина переселился в мир иной. Феликс поспешил выполнить возложенную на него обязанность и вырыть могилу под деревом. Но так как переплетенные корни и твердость сухой почвы замедляли его работу, он начал тревожиться, что тело святого еще не скоро будет предано земле. В конце концов, срыв корни и выдолбив еще глубже землю, он увидел великолепнейший, сделанный из мрамора саркофаг, какого никогда не было ни у одного царя.

(I, 15) Я не премину рассказать и о некоем архимиме[668] по имени Маскулан. Он терпел многие несправедливости, так как перешел в католическую веру, более того, даже сам царь ласковыми речами соблазнял его стать язычником[669], обещая осыпать несметными дарами, если тот благосклонно выслушает его и уступит его воле. Когда же Маскулан остался тверд и непреклонен, царь приказал вынести ему смертный приговор, однако устроить дело так, чтобы тот тайно, заранее узнал о своей участи, и если в тот час он устрашится удара сверкающего меча, то без колебаний будет убит и при этом не будет прославлен как мученик; если же, напротив, он останется тверд в своей вере, следует пощадить его и отвести меч. Но этот праведник, подобно неподвижной колонне, укрепленный Христом, был исполнен твердости и возвратился, покрыв себя славой. И если завистливый враг не пожелал сделать его мучеником, то и очернить достойного христианина он также не смог.