Участие христианских церквей в разрешении миграционного кризиса стало вдохновляющим примером для духовенства и верующих, которые ощутили эффект от новых возможностей влияния на общество и политиков. Оказалось, что христианство и его институты не только не изгнаны из общества в результате секуляризации, но и востребованы обществом, нужны ему в социальных гуманитарных программах. Процесс десекуляризации привел не только к возвращению церквей и религиозной тематики в публичную сферу, но и к интеграции околоцерковных гражданских институтов (проектов, движений, фондов и т. д.) в демократическую политическую систему при всей ее внешней безрелигиозности. Политическая программа церквей, даже тех, кто превыше всего ставит защиту национальной самобытности, как в случае с православными церквями, включает в себя заботу об иммигрантах и участие в их интеграции в европейское общество.
Ради расширения своей миссии и политического влияния многим христианским деятелям пришлось идти против общественного мнения, которое выступает за ограничение потока въезжающих в страны ЕС, части либеральных политических сил, которые стремятся минимизировать влияние миграционного и религиозного фактора, а также правых партий, которые настроены националистически и пропагандируют мигрантофобию. Но в итоге церковные миссии, пусть и не в столь массовом масштабе, – это не просто центры милосердия, но и центры массовой ассимиляции мигрантов разных категорий в европейских странах. Новой основой идентичности современной Европы стала многонациональность и церковная миссия, меняющая лицо христианства на континенте и отношение к «чужим» в самом разном смысле этого слова. Преодоление национальных границ, этническая трансформация общества, получившая богословское оправдание в церковном контексте, вдохнули новую жизнь в общеевропейское единство, но стали неприятной неожиданностью для исторических народов Европы, теряющих в своих странах исключительное положение.
Христианские церкви постсоветского пространства получили возможности для социального развития и выработки собственного политического мировоззрения намного позже, чем церкви Западной Европы. Если западноевропейские церкви постепенно приспосабливались к системе либеральной демократии и участвовали частично в ее создании в послевоенное время, то церкви Восточной Европы и России стали акторами процессов политической трансформации с конца 1980-х гг. Отличительными чертами церквей постсоветского пространства стали традиционализм, богословский и политический консерватизм, идеологизация религии, конфессионализация политики. Эволюция этих черт христианских церквей бывшего СССР проходила в условиях сложного и не всегда удачного демократического транзита в этом регионе, а также кризиса либеральной демократии, а не ее триумфа, как в послевоенный период. Вместе с тем основные параметры политической и социальной эволюции церквей Западной Европы характерны и для христианских конфессий постсоветского пространства.
Двумя полюсами политического церковного спектра можно назвать евангельский протестантизм, который стал носителем ориентированного на Запад демократического мировоззрения (поэтому евангелисты являются важным индикатором политического развития), и православие, которое стало носителем ценностей традиционализма и элементом идеологии консервативного большинства. Европейское влияние отразилось в основном на социальном мировоззрении Русской православной церкви и лишь в 2000-е гг. Поскольку многие особенно сложные формы социальной работы в РПЦ начинались с чистого листа, то рецепция зарубежного и иноконфессионального опыта была неизбежна. Особенно ярко это проявилось в сфере реабилитации нарко– и алкозависимых, в создании кризисных семейных центров, приютов и т. д. Протестантские и католические методики с различной степенью успеха были адаптированы к православной среде и богословским особенностям. На основе этих методик было создано и создается многообразие форм социальной работы в РПЦ.