Цесаревич Вася

— Не советую узнавать — стерильная чистота там только в тюремном морге. А что ты побледнел, Меер?

— Нездоровится.

— Вот как? Да ты не переживай, вот получим деньги и английские паспорта, и тогда поправим здоровье.

— Это было бы хорошо, — согласился присяжный поверенный. Но что-то мне тревожно, Евно. Знаешь, кто сегодня приходил к мальчишке?

— Про сегодняшний день ещё не знаю, но вчера у него был император Иосиф, — усмехнулся Азеф. — И это не может не радовать.

— Чему же здесь радоваться?

— Как чему? Мальчику есть к кому броситься за помощью! Лейба как был жадным идиотом, так им и остался, но своим иском он очень нам помог.

— Не вижу связи, Евно.

— Ты меня разочаровываешь, Меер.

— Хочешь сказать, что на выходе из госпиталя его… ох…

— Что случилось?

— Вроде бы блоха. Больно и горячо. Чёрт возьми, прямо огнём горит!

Пламя явно магического происхождения выплеснулось из двух окон третьего этажа дешёвых меблирашек, распугав немногочисленных в эту пору прохожих, а где-то на другом конце города подскочил на госпитальной койке гимназист Василий Красный. Он же не знал, что псевдо жизнь энергетического паразита ограничен по времени, и что через два часа срабатывает самоликвидатор. Вот он и сработал. К сожалению, на самом интересном месте.

Глава 6

— Что вам от меня нужно? — разбуженный среди ночи граф Лев Давидович Бронштейн пребывал в скверном расположении духа, и с откровенной неприязнью смотрел на маленького жандармского офицера. — Три часа пополуночи, сударь!

Жандарм раздражение Льва Давидовича проигнорировал:

— Господин Бронштейн, вы арестованы по подозрению в убийстве присяжного поверенного Максима Максимовича Литвинова.

Граф заскрипел зубами и едва удержался от искушения взять штаб-ротмистра за шкирку, стукнуть головой о стену, и вышвырнуть вон. За прошедшую неделю его арестовывают второй раз. Сначала на стадионе сразу после покушения на императора — тут жандармы в своём праве, так как покушавшаяся особа работала на Льва Давидовича. Три дня продержали в Петропавловской крепости, копались в мозгах, не давали спать, но ничего не нашли и выпустили с извинениями. И вот опять!

Нет, определённо из этой страны нужно уезжать. Хоть в Норвегию, хоть в Мексику, хоть вообще в какой-нибудь Парагвай. Куда угодно, лишь бы подальше от тюрьмы народов, накинувшей тугую удавку на шею свободного предпринимательства. В цивилизованных странах нет таких ограничений на промышленников, там никто не заставляет оплачивать работникам отпуска или лечение от болезней… Дикость какая! Забравшийся на престол святоша заигрался в человеколюбие, и недавно потребовал ввести восьмичасовой рабочий день! Потребовать-то он потребовал, но на что люди будут жить? Сейчас и за четырнадцать часов едва на хлеб зарабатывают.

Видимо эти мысли как-то отразились на лице Льва Давидовича, потому что жандармский штаб-ротмистр отступил на два шага и положил руку на кобуру с огромным револьвером:

— На выход без вещей, господин Бронштейн!

— Да-да, — кивнул граф. — Разрешите взять пальто и шляпу?

— Не положено! Руки за спину и на выход, господин Бронштейн!

Николаю Ивановичу Ежову очень нравилось арестовывать людей и производить обыски. Ни с чем не сравнимое чувство всемогущества кружило голову и грело душу, а так же повышало самооценку, заметно пошатнувшуюся после неудачной попытки допросить гимназиста… тьфу, даже называть его не хочется! Совсем распоясались эти одарённые!

И тем приятнее осознавать, что вся их одарённость лишь пыль под ногами настоящей власти. А сегодня он здесь власть!

На улице Льва Давидовича грубо затолкали на заднее сиденье большого чёрного автомобиля, с боков его стиснули два дюжих жандарма, и машина покатила по ночному Петербургу.

— Позвольте! — вдруг забеспокоился граф Бронштейн. — Куда вы меня везёте? Петропавловская крепость в другой стороне»

— Не позволю! — откликнулся с переднего сиденья штаб-ротмистр Ежов. — Петропавловка для политических преступников, а для уголовников у нас Кресты.

Два часа спустя Николай Иванович вернулся домой усталый, но довольный. И не отказал себе в удовольствии снять усталость стаканом шустовского без закуски. И ещё стаканом. И еще. Так и уснул сидя в кресле в компании двух пустых бутылок. О проявленной инициативе с арестом графа Бронштейна он так никому и не доложил.

В то же утро Красный сбежал из госпиталя. Самочувствие прекрасное, где-то в глубине души тревожно звенят колокольчики, предупреждающие об опасности и требующие нанесения упреждающего удара. Кому и как его наносить, это уже другой вопрос.

— Принесла?

— Чуть не попалась, — хихикнула Лиза Бонч-Бруевич, поставив у кровати большой кожаный саквояж. — Представляешь, все такие вежливые, и каждый норовит предложить помощь. Пришлось сказать, что это пирожки для любимой бабушки, и запасы нижнего белья для неё же.

— Умничка, — похвалил Красный. — Бороду поможешь наклеить?