Цетаганда

– Наверное, это потому, что вы оба не были знакомы с моим дедом, – задумчиво произнес Майлз. – Он умер как раз перед тем, как вы поступили на службу к отцу, Пим. Граф Петер Форкосиган родился в самом конце Периода Изоляции; на его глазах прошли все мучительные перемены, которые выпали Барраяру за эти сто лет. Деда называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем – от кавалерийских эскадронов до звеньев флайеров, от шпаг до ядерного оружия – и менялся успешно. Наша сегодняшняя свобода – верное свидетельство того, как яростно он умел приспосабливаться, а потом отбрасывать все и приспосабливаться снова. В конце жизни деда считали консерватором, но только потому, что очень многие на Барраяре обогнали его, промчавшись мимо в том самом направлении, куда он вел, толкал, тянул и указывал всю свою жизнь. Он менялся, и приспосабливался, и гнулся под ветром перемен. А потом, когда генерал состарился, – ведь мой отец был его младшим сыном и единственный остался в живых, а женился только в зрелом возрасте, – на него обрушился я. И ему надо было снова меняться. А он уже не мог. Дед умолял, чтобы моя мать сделала аборт. Ведь они заранее более или менее точно узнали, как будет поврежден эмбрион. Мои родители и генерал пять лет после моего рождения были в ссоре. Они не встречались, не разговаривали, не имели друг с другом связи. Когда отец стал регентом, он поселился в императорском дворце, и все думали, что адмирал Форкосиган подбирается поближе к трону. На самом деле им с матерью было негде больше жить – граф, мой дед, запретил отцу пользоваться особняком Форкосиганов. Такой вот скандал в благородном семействе… У нас в роду по наследству переходят язвы желудка – мы их дарим друг другу.

Майлз прошелся к окну и выглянул.

– Примирение наступило постепенно, когда стало ясно, что другого сына у моих родителей не будет, – продолжал он. – Никаких театральных сцен, конечно. Помогло то, что благодаря врачам я начал ходить. К тому же тесты показали мою сообразительность. А самое главное – дед никогда не видел, чтобы я сдавался.

Никто не осмелился прервать этот монолог, хотя на лицах слушателей отражалось почтительное недоумение. Майлз умолк, и в наступившей тишине громко прозвучали чьи-то шаги по дощатому настилу крыльца. Пим тихо вышел вперед и взял под прицел дверь.

– Доктор Ди, – сказал смотревший в окно Майлз. – Будьте добры ввести суперпентотал первому, кто войдет в дверь, – сразу же, как только этот человек появится.

– Вы не будете ждать согласия, милорд?

– На этот раз нет.

Дверь распахнулась, и врач шагнул вперед. Зашипел инъектор. Матушка Маттулич повернулась к Ди так резко, что подол ее рабочего платья хлестнул по икрам с набухшими венами.

– Ты посмел! – взвизгнула она, занося руку для удара.

Ди отпрянул, а старуха потеряла равновесие и покачнулась. Шедший за ней староста Кейрел подхватил ее и удержал.

– Ты посмел! – теперь уже взвыла матушка Маттулич, обернулась и увидела не только Ди, но и всех прочих – матушку Журик, матушку Кейрел, Лэма, Харру, Пима. Плечи у нее ссутулились, и тут начал действовать препарат. Старуха застыла на месте. Глупая ухмылка на ее жестком лице боролась с отчаянием.

От этой улыбки Майлза затошнило, но именно она и была ему нужна.

– Усадите ее, – велел он.

Старуху подвели к стулу, с которого так недавно встал Лэм Журик. Она отчаянно сопротивлялась действию сыворотки: приступы ярости сменялись вялым послушанием. Постепенно послушание взяло верх, матушка Маттулич обмякла и теперь только бессильно ухмылялась. Майлз тайком взглянул на Харру. Та стояла молчаливая и бледная, целиком отгородившись от окружающих.

…В течение нескольких лет после примирения Майлза не оставляли наедине с дедом без охранника. Сержант Ботари носил ливрею графа, но был предан одному только Майлзу. Он был единственным человеком, достаточно свирепым и бесстрашным (как некоторые говорили, достаточно безумным), чтобы противостоять самому великому генералу. Майлз решил, что незачем объяснять слушателям, какой именно случай заставил его родителей считать присутствие сержанта Ботари необходимой предосторожностью. Пусть незапятнанная репутация генерала Петера послужит его внуку – послужит так, как он сочтет нужным.

Лэм опустил голову.

– Если бы я знал… Если бы я вовремя догадался… Я бы не оставил их одних, милорд. Но я подумал, что бабушка о ней позаботится. Я не мог… я не знал, как…

Харра даже не взглянула на него.

– Давайте закончим с этим, – вздохнул Майлз.