Правда, он сделал и еще кое-что. Один из трибунов отказался встать, когда Цезарь прошел мимо него во время триумфа.
— Трибун! — воскликнул Цезарь. — Может, мне вернуть тебе Республику?
И так как этого трибуна звали Понтий Аквила, то много дней подряд, каждый раз, давая кому-нибудь какое-либо обещание, Цезарь непременно оговаривал с иронией:
— Если это будет угодно Понтию Аквиле…
Однажды, когда он возвращался из Альбы, несколько его наиболее нетерпеливых друзей вышли навстречу и величали его «царем». Понимая, какое недовольство это может вызвать в народе, он сделал вид, будто очень обиделся, и сказал:
— Меня зовут не царем, меня зовут Цезарем!
И проследовал далее с недовольным видом.
В другой раз Сенат назначил ему какие-то чрезвычайные почести и сенаторы направились к нему домой, чтобы ознакомить с этим декретом. Он принял их как простых частных лиц и отвечал сидя, что необходимо уменьшить эти почести, а не увеличить. Ну а почему же он все-таки не встал перед Сенатом?
Плутарх считает, что испанец Бальб удержал его от этого, шепнув ему на ухо: «Или ты забыл, что ты Цезарь?»
Дион Кассий дает другое объяснение, оно кажется нам боле правдоподобным. Он утверждает, что у человека, которого они сами сделали божеством, в это время разболелся желудок и он боялся, что если поднимется, то сенаторы могут заметить, что и он тоже подвержен болезням, как самый простой смертный. Сам же Цезарь утверждает, что он в тот момент опасался нового приступа эпилепсии.
Ну да ладно. В другой раз, в праздник луперкалий[441], который прежде считался пастушеским праздником, и во время которого молодые люди из самых знатных семей Рима, а также лица, занимавшие высшие государственные посты, должны были пробежать нагими под смех зрителей через весь город, держа в руке узкие полоски шкурок, которыми они стегали всех встречных, — так вот, в этот день Цезарь присутствовал на празднике, сидя в золотом кресле и разряженный, как для триумфа.
Антоний, находившийся в должности консула, принимал участие в священном забеге, был затем поднят на руки друзьями и поднес Цезарю корону, обвитую лавровым венком. Несколько человек, специально для того приглашенных, зааплодировали, впрочем жидковато. Но Цезарь отверг корону и тогда зааплодировали уже все присутствовавшие.
Однако Антоний при поддержке тех же людей во второй раз протянул корону. Цезарь отверг ее во второй раз. Раздались еще более громкие аплодисменты.
— Отвези эту корону в Капитолий! — сказал Цезарь, поднимаясь.
Несколько дней спустя его сторонники, которым все никак не удавалось возложить ему на голову корону, увенчали коронами все его статуи.
Но два народных трибуна, Флавий и Марулл, своими руками сорвали эти короны и, встретив тех, кто приветствовал Цезаря по возвращении из Альбы титулом царя, арестовали их и бросили в тюрьму. Люди следили за этими трибунами, аплодировали им, называя при этом Брутами в память о старом Бруте, который покончил с авторитарной монархией и стал основателем республиканского строя.
Цезарю доложили о том, что творится в народе.
— Брут?! — переспросил он. — Ну конечно же люди имели в виду, что они бруты! (Слово «брут» означает «тупица, чудовище, дикарь».)
И он лишил должностей обоих трибунов.
Все это не обескуражило друзей Цезаря. Они нашли в пророческих книгах упоминание о том, что только царь сможет победить парфян. Так что, если Цезарь хочет начать войну против парфян, ему следует немедленно стать царем, иначе он рискует жизнью, как это случилось с Крассом. И вообще, от пожизненной диктатуры до царствования всего один шаг.
А что касается Рима, то он, возможно, и вовсе этого не заметит. Разве не рядится Рим в восточные одежды? Разве Цезарь не божество, подобное азиатским царям? Разве у него нет своего жреца, Антония? Антония, который всегда идет рядом с императорской лектикой и, просунув голову в шторки, подобострастно ожидает приказов своего хозяина. Вы думаете, что это оскорбляет народ? Ничего подобного! Только аристократию.
Вы полагаете, что Цезаря убили за эти малопривлекательные поступки? Отнюдь нет! По моему мнению, нет, нет и еще раз нет!
Тогда за что же его убили?
Думаю, что смогу ответить на этот вопрос. Кассий, ядовитый Кассий, был очень обижен на Цезаря за то, что тот предоставил Бруту больше полномочий, чем ему, а также за то, что во время гражданской войны Цезарь, проходя через Мегару, отобрал у него львов, которых он там содержал. Убить или отобрать львов — для него было самым чудовищным оскорблением. Единственные люди, которых Цезарь не простил никогда, и это он, прощавший всем и все, были молодой Луций Цезарь и два помпеянца — они убили вольноотпущенников, рабов и львов.
Во Франции любой маркиз мечтал иметь своих пажей, в Риме любой патриций хотел иметь своих львов.
«Уж лучше бы поэтов! — восклицал Ювенал. — Они хоть едят меньше!»
Кассий отправился к Бруту. Ему необходим был порядочный человек, которому он мог бы поведать о своем чудовищном плане, уже давно им замышленном.