Цезарь

По сведениям философа Страбона[442], высоко в небе видели массу огненных людей, сражавшихся друг против друга. От руки раба одного воина полыхнуло сильное пламя. Те, кто это видел, подумали, что у него сгорела вся рука, но когда пламя погасло, убедились, что с рукой раба ничего не произошло.

Но и это еще не все.

Во время жертвоприношения, совершаемого самим Цезарем, не нашли сердца жертвенного животного — в те времена это было самым ужасным предзнаменованием, ведь в природе нет животных, которые могли бы обходиться без сердца.

Во время другого жертвоприношения авгур Спуринна предупредил Цезаря, что в период мартовских ид ему следует остерегаться серьезной опасности. Накануне этих ид стая птиц накинулась на маленькую птичку королька, которая влетела в курию Помпея в Сенате, держа в клюве веточку лавра. Набросилась и растерзала ее.

Вечером того же дня, когда произошло это знамение, Цезарь обедал у Лепида, куда, как обычно, ему приносили письма на подпись. Пока он подписывал их, гости, развлекаясь беседой, предложили по очереди ответить на вопрос: какой род смерти самый легкий.

— Неожиданная! — сказал Цезарь, подписывая бумаги.

После ужина он вернулся домой и лег рядом с Кальпурнией, своей женой. Вскоре после того как они заснули, все окна и двери в спальне вдруг разом отворились. Разбуженный шумом и ярким светом луны, освещавшим всю комнату, Цезарь услышал, как Кальпурния рыдает во сне, бормоча при этом что-то невнятное. Он разбудил ее и спросил, почему она так плачет.

— Ах, мой дорогой муж! — воскликнула она. — Мне привиделось, что тебя закалывают мечом, а я держу тебя в объятиях.

Утром следующего дня Цезарю сообщили, что согласно его приказу ночью в храмах Рима были принесены в жертву сто животных, но благоприятных знамений так и не появилось. Цезарь ненадолго задумался, затем встал и сказал:

— Хорошо! С Цезарем произойдет то, что должно произойти!

Настало 15 марта, день, который римляне называли мартовскими идами.

На этот раз, в отличие от предыдущего, заседание Сената было назначено в курии Помпея. Здесь, под портиком, куда поставили кресла, сначала находилась статуя, которую Рим воздвиг Помпею. Затем и весь квартал был перестроен, разукрашен, а чуть позже появился портик.

Это место словно специально было выбрано самой Местью и Роком.

В назначенный час Брут, никому не сказавший о своем плане, никому, кроме Порции, вышел из дома, спрятав под тогу кинжал, и направился в сторону Сената. Остальные заговорщики собрались в доме Кассия. Они совещались, следует ли им одновременно с Цезарем избавиться и от Антония.

Сначала вроде бы хотели приобщить к заговору и самого Антония — большинство было такого мнения, — но Требоний воспротивился, мотивируя тем, что однажды, направившись навстречу Антонию, когда тот возвращался из Египта, он, Требоний, путешествуя вместе с ним, все время намеками давал понять, что возможность подобного заговора существует, однако Антоний, хотя по всему было видно, что он все прекрасно понял, притворился, что ничего не слышал, и не ответил ни слова. В то же время Антоний ничего не сказал об этом Цезарю. Из-за сведений, сообщенных Требонием, Антоний не был приглашен участвовать в заговоре.

И вот настало время, когда речь уже шла о том, чтобы просто оставить его в стороне, но многие считали, что куда предусмотрительнее убить Антония вместе с Цезарем.

Между тем прибыл Брут; спросили его мнение, но он был категорически против еще одного убийства, говоря, что считает его бессмысленным, так как столь рискованное дело, задуманное ради справедливости и законности, необходимо оградить от любого незаконного шага.

И все же, поскольку многие боялись могущества и огромного влияния Антония, заговорщики пришли к выводу, что следует поставить рядом с Антонием двух или трех своих людей, чтобы те смогли задержать его при входе в Сенат, пока они не покончат с Цезарем внутри курии.

Решив действовать таким образом, они вышли из дома Кассия, где собирались под предлогом облачения сына Кассия в тогу совершеннолетнего. И действительно, заговорщики сопроводили юношу до Форума, ну а сами затем пробрались под портик Помпея, где стали ждать Цезаря.

Если бы кто-нибудь знал о заговоре, то, пожалуй, удивился бы тому необыкновенному хладнокровию, с каким заговорщики ожидали приближения опасности. Многие из них были преторами и в этом качестве олицетворяли закон и справедливость. Они выслушивали жалобы, давали советы, принимали решения, словно никакая опасность им не грозила, словно души их были ангельски чисты и безмятежны.

Один из обвиненных Брутом и оштрафованных им хотел обратиться за помощью к Цезарю. Тогда Брут с непривычным хладнокровием заметил:

— Цезарь никогда не препятствовал мне судить по закону.

И все же положение заговорщиков было крайне шатким и с каждой минутой становилось все сложнее, хотя Цезарь еще не прибыл.

Почему не появлялся Цезарь? Кто его задерживал? Может, он испугался дурных предзнаменований и знаков? Может, прислушался к словам Спуринны, прорицателя, советовавшего ему остерегаться мартовских ид?